— Даже свой праздничный полушалок надела, — шепчутся девочки.
— Ну, а мы-то ведь тоже. Смотрите — Назифа в шёлковом платье, у Ритки новые ленты, Бориска и тот принарядился.
Машина даёт предостерегающий гудок и вырывается из переулка на широкую улицу. Навстречу бегут дома, потом жёлтые поля. Над пустынной полевой дорогой звенит тимуровская песня:
Грузовик грохочет жарко,
Вьётся пыль столбом,
Дорогим бойцам подарки
В госпиталь везём.
* * *
Старые тополи протягивают ветки в открытые окна второго этажа. Тишиной заполнены белые, пропахшие лекарствами палаты. Только иногда с улицы доносятся отрывки чьих-то разговоров, весёлое тарахтенье автомашины. Выздоравливающие раненые часами просиживают у открытых окон, рассматривая прохожих, изредка обмениваясь замечаниями.
Сегодня необычный слух пришёл нежданно. Говорят, будто в госпиталь приехали в гости ребята, а с ними бабушка. Слух пришёл из палаты № 5, из той, что ближе всех расположена к воротам. Некоторые бойцы уверяли, что собственными глазами видели, как во двор въехала машина, как с неё спускались весёлые, шумливые ребята, а из кабинки выходила бабушка. Одни не верили, другие удивлялись, но все одинаково с нетерпением ждали, что будет дальше.
В кабинете политрука шли последние приготовления. Бабушка надевала чистый халат.
— Ой, баба Шура, как вы на доктора походите сейчас, — крикнула Рита.
— Скажешь! Не только на доктора, а даже на профессора. Недаром я командир у вас, — самодовольно засмеялась бабушка, завязывая рукава халата. — А вы где пропадаете? С подарками надо итти, а их и след простыл.
— А мы в палатах были, баба Шура. Ох, как раненых жалко.
Бабушка посмотрела на Риту и сказала строго, внушительно:
— Ну, слёзы не распускать. Им и без наших слёз не легко. Мы ободрять их должны, а вы…
— Идёмте, Александра Петровна, всё готово, — обратился к ней политрук.
— Есть, товарищ начальник! — бодро отчеканила бабушка. — Ну, команда, забирайте подарки и — в палаты.
Коридоры наполнились непривычным сдержанным топотом ребячьих шагов. Ясноглазые ребята входили в палаты, внося с собой тёплую улыбку, ласковое слово.
У каждой койки появились они, разговаривали, писали на клочках бумаги свои адреса.
— Сколько тебе лет?
— Шесть.
— А зовут-то как?
— Боря.
Боец улыбнулся, может быть, впервые за дни ранения.
— Ах ты Боря, Боря, какой же ты молодец, что приехал сюда. — И уже в задумчивости добавил, обращаясь к соседу по койке: — У меня такой же хлопец есть. А может и нет уже… если фашисты расправились. Такой же беленький и будто похож.
Он отцовски ласково смотрел на задорную рожицу Бори. Бабушка весело сверкнула очками: