— Он оплатил их с моего счета? — осведомился Питер, прилагая героические усилия, чтобы не показать, как его ошеломило это известие. Я кивнула, и он замер, напрягшись, как сжатая пружина.
— Поль сказал, что тебе было бы приятно подарить их мне. Спасибо, милый. — Я прижалась к нему еще крепче и обвила его руками. Он больше не прибавил ни слова касательно рубинов. — Я люблю тебя, Питер, — благодарно прошептала я, перебирая в памяти бесценные мгновения, которые он только что мне подарил. Как хорошо, что он снова со мной.
— Я тоже люблю тебя, Стеф, — шепнул он в ответ. И тут я поняла, что Поль Клон, где бы он сейчас ни был, заставил меня полюбить Питера еще сильнее.
Три месяца с Питером промелькнули как один день. Дети снова привыкли к нему, хотя и недоумевали, что же с ним произошло после двухнедельного буйного помешательства и маскарадных костюмов. Тем не менее они смирились с туфлями «Гуччи», как и я.
Мы с Питером много времени проводили вместе, и я еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. Мы ходили в кино и на выставки. Я перезнакомилась со всеми его друзьями и знакомыми, и они оказались очень милыми людьми. Он приезжал ко мне на уик-энды, если дети отправлялись к отцу. И я сама не раз оставалась у него дома, когда мне удавалось найти няню для детей, и возвращалась к себе в квартиру около шести утра, чтобы приготовить им завтрак. После таких ночей на моей полусонной физиономии цвела счастливая улыбка.
Я с каждым днем все больше привязывалась к нему, несмотря на все его приступы дурного настроения и сомнения в наших чувствах, что являлось, на мой взгляд, результатом стремления к независимости и привычки к одиночеству. По его словам, наши с ним отношения — это его первый серьезный роман за последние несколько лет. Он очень высоко ценил собственную свободу. В этом он сильно отличался от Поля. Полю свобода была не нужна. Питер — другое дело. Он долгое время жил один, и я подозревала, что добровольное заключение себя в рамки семьи было для него нелегким шагом.
Но в остальном наш союз представлялся мне довольно прочным. Для меня это было очень важно, да и для Питера тоже много значило. Наш с ним роман имел серьезную основу, чего нельзя сказать даже о моей совместной жизни с Роджером. У нас с Питером все было настоящее — взлеты и падения, смех и слезы, общие секреты, которые мы доверяли друг другу, и много еще чего. После того как он прислал ко мне клона, у меня появились серьезные подозрения, но в итоге я пришла к выводу, что Питер хоть и несколько эксцентричный, однако вполне нормальный человек. Клон — еще одна грань его личности. Как и все мужчины, Питер не уставал повторять, что, мол, я многого о нем не знаю и, возможно, никогда не узнаю. Это добавляло его образу таинственности, чему он всегда придавал огромное значение, но я-то видела, что он собой представляет. Для меня он не был загадкой, и все его секреты лежали передо мной как на ладони. Я допускала, что у него есть тайные недостатки или темные стороны, которые он желал бы скрыть, но это меня не пугало. Я видела, чувствовала и знала, что он добрый, щедрый, чуткий, интеллигентный, любящий человек. Его поступки говорили сами за себя.