Такие комплименты были приятны, но они все еще оставались в туманном царстве слов, и Дизраэли решил придать своим дифирамбам ощутимую твердость. Он намеренно стимулировал высокое мнение о ее собственном положении, которое и без того было свойственно Виктории и подкреплялось принципами Альберта и доктринами Стокмара. Он был сторонником такой Конституции, которая отводит Монарху ведущую роль в правительстве; но его высказывания на эту тему были нечеткими; и когда он многозначительно заявлял, что нужен «настоящий Трон», то как бы мысленно добавлял, что Трон этот должен быть несколько нереальным и восседающий на нем правитель должен быть неподатливым на лесть. Однако туманность его высказываний сама по себе подстегивала Викторию. Мастерски путая женщину с королевой, он эффектным жестом бросил к ее ногам правительство Англии, как будто выражая этим свое личное почтение. На первой же аудиенции после его возврата к власти он заверил «что сделает все, что она пожелает». Когда же Кабинетом обсуждался запутанный «Закон о культовых ритуалах», он сказал Фее, что его «единственной целью» является «придерживаться в этом вопросе желаний вашего Величества». Когда же он успешно решил проблему Суэцкого канала, то высказался в том смысле, что единственный, кто выиграл от этого дела, так это Виктория. «Наконец-то все решилось, — писал он с триумфом, — теперь он ваш, Мадам… Четыре миллиона фунтов стерлингов! И практически сразу. Лишь одна фирма могла это сделать — Ротшильд. Они повели себя великолепно; вложили деньги под низкий процент, и вся доля Хедива[38] перешла к вам, Мадам». Но он не ограничивался лишь пикантными нашептываниями. В официальном послании от имени министерства он заверил королеву, что она имеет конституционное право сместить министра, поддержанного большинством в Палате Общин, он даже считал это необходимым, если, по ее мнению, «правительство Вашего Величества намеренно или по слабости обманет Ваше Величество». К ужасу мистера Гладстона он не только информировал королеву об общем состоянии дел в Кабинете, но и раскрывал ей персональные высказывания его членов в ходе заседаний. Лорд Дерби, сын бывшего премьер-министра и министр иностранных дел в кабинете Дизраэли, взирал на происходящее с крайним неодобрением. «Разве не рискованно, — решился написать он своему начальнику, — внушать ей идею чрезмерного могущества ее личной власти и безразличия к желаниям общества? Я лишь спрашиваю; судить вам».
Что же до Виктории, она приняла все без малейшего сомнения — и комплименты, и лесть, и исключительные права Великой Елизаветы