И действительно, что? Ведь не прошло и нескольких недель, как, несмотря на все свои извинения и обещания, неисправимый злодей принялся за свое. В это время в Англию прибыл австрийский генерал Гайнау, печально прославившийся безжалостным подавлением восстаний в Венгрии и Италии, и особенно избиением женщин; ему вздумалось посетить пивоварню Барклая и Перкинса. Внешность «генерала Гиены», как его везде называли, — его мрачное худое лицо и невероятных размеров черные с проседью усы, — была хорошо известна; и так уж случилось, что среди служащих пивоварни оказался венский беженец, который из первых рук описал генерала своим друзьям-рабочим. Австрийский посол, почуяв неладное, уговаривал друга не появляться на публике, а уж если придется, то сбрить хотя бы усы. Однако генерал пренебрег советом. Он заявился в пивоварню, где был немедленно узнан и окружен толпой разъяренных драгилей, которые принялись его толкать, пинать в ребра и дергать за усы. С большим трудом генерал вырвался и бросился бежать по улице, а за ним по пятам неслась толпа, потрясающая метлами и орущая ему вслед: «Гиена!». В конце концов ему удалось укрыться в таверне, откуда он был вызволен несколькими полисменами. Австрийское правительство рассердилось и потребовало объяснений. Пальмерстон, который, конечно же, был доволен инцидентом, выразил сожаление происшедшим, но добавил, что, по его мнению, генерал «проявил недостаточное благоразумие, посетив Англию в такое время»; после чего отослал заявление послу, не показав его ни королеве, ни премьер-министру. Естественно, когда это открылось, разразилась буря. Особенно негодовал принц. Поведение драгилей он с неприязнью и тревогой рассматривал, как «легкую демонстрацию того, на что способна неорганизованная толпа безграмотных людей»; и лорд Джон потребовал от Пальмерстона отозвать заявление и заменить его другим, в котором бы отсутствовали критические высказывания в адрес генерала. На что министр иностранных дел стал грозить отставкой, однако премьер-министр был непреклонен. На какое-то время показалось, что королевские надежды вот-вот сбудутся, но все опять было нарушено неожиданной капитуляцией противника. Внезапно смирившись, Пальмерстон со всем согласился; заявление было отозвано и изменено, и прореха в отношениях была в очередной раз заделана.
Так прошел год, но затем, в октябре 1851-го, прибытие в Англию Кошута принесло еще один кризис. Пальмерстон хотел принять венгерского патриота в своем лондонском доме, но лорд Джон запретил ему это; снова вспыхнула борьба; и снова Пальмерстон, погрозив отставкой, подчинился. И все же этому непокорному человеку не сиделось. Несколькими неделями позже в министерстве иностранных дел его встретила депутация радикалов из Финсбери и Ислингтона и вручила ему адрес, в котором императоры Австрийский и Российский были названы «гнусными и мерзкими убийцами» и «беспощадными тиранами и деспотами». В своем ответе министр иностранных дел, хотя и выказал легкое неодобрение подобных выражений, позволил проявить свои чувства в совершенно недипломатической беззаботной манере. Немедленно разразился скандал, и Двор тут же захлебнулся яростью и бранью. «Мне кажется, — сказал барон, — что этот человек временами теряет разум». Виктория во взволнованном письме призывала лорда Джона употребить власть. Однако лорд Джон сознавал, что на этот раз общественное мнение на стороне министра иностранных дел, и решил, что мудрее будет подождать.