– Сегодня лекарь озабочен властью, а не здоровьем, – раздался резкий голос откуда-то снизу.
Кфир вздрогнул и уронил армуду[26], чай обжег колени, брызнули осколки. В кустах что-то зашевелилось, как будто выпрямлялся человек, стоящий на локтях и коленях. Так и было, за одним исключением: выпрямлялся не человек, а огромная зеленая саранча. Она распрямилась в полный рост и уставилась на сидящего Кфира сверху вниз. Он содрогнулся.
Этот кошмарный образ долгое время являлся к лекарю во снах, но уже много лет не появлялся, хотя и не забылся. Выглядело чудовище так же, как и тогда: хрупкое туловище насекомого, вытянутая морда с седой козлиной бородой, тонкие кожистые губы, не полностью прикрывающие длинные острые клыки, изогнутые рога, пылающие ненавистью ко всему живому фасеточные глаза, мощные лапы зверя, длинный хвост обезьяны… Противоестественный симбиоз дополняли растительного вида зеленые закрученные усики.
– Не рано ли планировать праздник, до которого еще целый год?
Единственное, что изменилось – это голос. Вместо значительной вибрации басовой струны теперь раздавался скрип несмазанных дверных петель.
– Это просто мысли, – тихо ответил Кфир.
– И подводя предварительные итоги, доволен ли ты своей судьбой, смертный?
– Доволен, – кивнул Кфир.
Черные кожистые губы изогнулись в издевательской улыбке.
– А доволен ли ты судьбой своего Учителя? Его дочери? Своего незаконнорожденного сына? Этой служанки, наконец?
Кфир молчал.
– Это не пустое любопытство. Видишь ли, я естествоиспытатель и провожу опыты, подобные тем, коими ты занимаешься в своей лаборатории. Только ты потрошишь мертвые тела, а я заглядываю в живые души. И вместо скальпеля у меня вот этот перстень…
– Я изучаю устройство человека, чтобы лечить болезни, – с трудом вымолвил Кфир. – И не задаю мертвым вопросов – сам все вижу.
– И я сам вижу предательство. Только хочу узнать – чем ты будешь его оправдывать?
– Какое предательство? Не понимаю…
– Предатели никогда не понимают, что они предатели.
– Разве я кого-то предал?
– Всех, кого я назвал. А может быть, и еще кое-кого…
– Всеми распорядилась судьба.
– Прекрасное объяснение! Еще что? Почему ты не помог вернуть сына Арона?
– Перстень не стал меня слушать.
– Естественно. Но разве ты не мог обратиться к центуриону Клодию, любому трибуну[27], к легату Антонию, который был еще жив? Никто бы не отказал в такой малости, как послать десяток всадников догнать цыганский обоз по дороге в Египет! Ты мог попросить даже наместника или своего тестя… Но тогда они узнали бы о твоем внебрачном сыне… И ты предпочел оставить все, как есть…