– Точно, тысяч сто пятьдесят, как и говорили. И ведь доспешных много, не меньше половины!
– Какие сто пятьдесят! Двести, не меньше, а то и больше двухсот! И у многих даже лошади в броне! Конец Польше… разве такую орду остановишь?
– Да у нас взрослых шляхтичей втрое, вчетверо больше! И все имеют коней и сабли! Неужели и дальше будут прятаться от врагов за бабьими юбками?
– Ты чего, жидовская рожа, про благородных людей смеешь говорить? Да я тебя…
– Если ты такой благородный, почему не в поле на коне, а здесь, на стене, пьяный сидишь?
– Убью!
– Пупок развяжется! – Мещанин еврейской наружности был так смел оттого, что вокруг шляхтичей больше не было, а вступившийся за честь благородного сословия сморчок явно ни на что, кроме угроз, способен не был. Непрестанные вражеские вторжения очень сильно ударили по благополучию мещан и купцов, вынужденных пережидать опасность в укрепленных местах. Убытки у многих были настолько существенны, что вызывали ропот против доминировавших в государстве шляхтичей, продемонстрировавших свою неспособность защитить страну от врага.
Нет, конечно, не стали вдруг все шляхтичи трусами, многие из них рвались в бой, готовы были выехать из ворот и попытать счастья во встрече с врагом. Однако король и канцлер Оссолинский не без основания посчитали, что враги умышленно медленно проезжают перед стенами. Учитывая, что они были несравненно более многочисленными, власти также переоценили силы вторжения, посчитав, что врагов не менее ста тысяч, битву с казаками решили отложить до формирования большой польской армии.
Постановили ее собирать большую, как никогда. Сейм после унижения, полученного его депутатами от сидения за стенами при горящих пригородах, единогласно утвердил созыв на будущую весну общегосударственного Посполитого Рушения, предписал королю собрать вдвое большее, чем сгинувшее у Днепра кварцяное войско. Ему даже, удивительное дело, в этом году разрешили потратить на войско (исключительно в этом году!) половину своих доходов и сделать заем, если этого недостаточно. Хотя было ясно сразу, что не хватит. После прохода вражеского войска мимо столицы несколько сот шляхтичей, сбившись в отряды, вышли на промысел – охоту на врагов и доставили много неприятностей войску Хмельницкого.
Вскоре Богдан был вынужден, вопреки собственным планам, разрешить казакам также поохотиться за трофеями. При виде добычи калмыков и черкесов у слишком многих и в казацкой коннице разыгралась зависть:
– Почему им можно, а нам нельзя?
– Казак живет добычей! На что мы зимой будем существовать?!