Не очень быстро, но непрерывно на станке кружилась пушка, гордость Аркадия. Именно он предложил производить пушки-гаубицы со стволом заметно более коротким, чем было принято в это время. Еще это орудие отличало от европейских или азиатских собратьев полное отсутствие украшений. Не было на нем ни львов, ни драконов, ни надписей в чью-то честь. Еще одним заметным отличием была форма каморы и, соответственно, казенной части, они были конические, а не закругленные. Это позволило заметно увеличить дальнобойность орудия.
Вертелось же оно на станке потому, что его отливали со смехотворно узким жерлом, а потом рассверливали до необходимого диаметра. Наверное, разумнее было бы вообще отливать цельные болванки и высверливать в них отверстия, однако пока такое действо получалось здесь через раз, зато рассверливать уже существующие стволы местные Кулибины насобачились ловко. При этом, как пожаловался Каменюка, каждый десятый ствол приходилось направлять в переплавку, даже после расточки в них оставались раковины внутри ствола.
Собственно, именно из-за них и была затеяна расточка. В семнадцатом веке стволы лили уже в виде готовых изделий, и обязательно возникавшие внутри раковины были бичом артиллеристов. Их было очень нелегко прочистить от остатков заряда прошлого выстрела, поэтому и стрельба велась весьма неспешно: один выстрел в четыре-пять минут в лучшем случае. А то и в десять. Очень много времени отнимало тщательнейшее пробанивание стволов. Казаки смогут в будущем году палить раз в полторы-две минуты – сумасшедшая по нынешним временам скорострельность, на поле боя могущая оказаться решающей. Естественно, все эти восьмифунтовки были одного диаметра. Проблем с литьем ядер для каждого орудия у казацкого войска больше не будет.
«Эх! Ну почему мне нигде не приходилось читать о конических снарядах для гладкоствола? Что-то наподобие пуль Нейсслера для ружей. И не придумывается ничего, хоть плачь. Инженер здесь нужен хороший, а не такой бездарь, как я…»
* * *
Проснулся, традиционно в этом веке, в плохом настроении.
«Вроде бы ничего не отлежал за ночь на мягкой перине, вчера водку не пьянствовал, спал нормально, и, судя по освещению, солнце уже встало достаточно давно. Болячек, опять-таки, нету, характерники меня осматривали не так давно, в мае… и откуда же у хлопца испанская грусть? Вот проснулся, и такая тоска накатила… хоть вставай и прям здесь – вешайся. Да только лень. С какого бодуна? Тем более бодуна-то и нет».
Аркадий понимал, что уже не уснет, но вставать не хотелось… хоть вой. Он уже редко «слышал» шум подъезжающего автомобиля или гул «пролетающего» самолета, что поначалу здесь, в семнадцатом веке, с ним случалось регулярно. И открывая глаза, попаданец больше не рассчитывал проснуться в своей квартире двадцать первого века или хотя бы в палатке, но в Украине времен ющера (