— Ну, ты и завернула. Или цитата такая?
Что это с ней? Запинки в произнесении слов сами по себе ничего не значили, но, если тональность голоса вдруг менялась, похоже, дело нечисто. С другой стороны — колдунья все-таки, мало ли что…
— Цитата. Это кусочек лекции, что я читаю своим ученикам, — пояснила Арина. — Ты как насчет выпить? У меня есть превосходный херес!
Отказаться от хереса не получилось.
— Давно преподаешь? — спросил я после первой рюмки.
— Третий год уже в универе. Сначала они, студенты в смысле, меня всерьез не принимали, но ничего, сумела справиться. Сразу сказала — кому неинтересно — можете сваливать на все четыре стороны, зачеты в конце семестра выставлю. А кому интересно, сидите и слушайте.
— И как после такого заявления? Группа не разбежалась?
— Ничего подобного, только двое обалдуев перестали ходить. Зачет я им поставила, как и обещала, но зато поделилась с коллегами, и уж те отыгрались на них по полной.
— То есть у вас дружный коллектив?
— В общем, да… но я себя сразу поставила так, чтобы не допускать ни фамильярности, ни пренебрежения к себе.
— Ну, ты крута! Даже неудобно как-то с тобой рядом. Но с богами в своих лекциях поаккуратнее, — проговорил я, глядя мимо нее, туда, где за окном тучи лениво наползали на бледно-голубое небо. — Ведь уже вступил в действие закон об ответственности за оскорбление чувств верующих.
— Знаю, — подтвердила она, еще раз наполняя рюмку. — Если точно, то введена уголовная ответственность за публичные действия, совершенные в целях оскорбления религиозных чувств. Называется это так: «Нарушение прав на свободу совести и вероисповеданий». Вплоть до лишения свободы на срок до трех лет. Ничего, у меня подруга — крутой адвокат, ни одного дела не проиграла, отмажет.
— Все равно рискуешь. А если я верю в Зевса? Попробуй теперь сказать, что его нет.
— Попробую, — по-моему, искренне развеселилась Арина. — Его давно уже нет. Гера с ним развелась и выгнала за моральное разложение и многочисленные измены. Люди потеряли веру в него, и как результат он утратил силу. Опустился, спился и умер бомжом на станции Обухово ещё до начала перестройки в январские морозы…
Я рассмеялся.
Только сейчас сделалось заметно, что Арина потребляет свое пойло намного активнее меня, при этом сохраняя полную серьезность.
— Но погоди, — уже немного беспокойно сказал я. — Если я — человек, имеющий некие личные убеждения, не сходящиеся во мнении с какой-то из многочисленных религий, то значит, смело могу полагать оскорблением любую попытку перекрестить меня или прочитать молитву в моем присутствии? Так? А если по подъездам ходят свидетели кого-нибудь там, я что, должен их выслушивать, дабы не оскорбить их религиозных чувств? Так что ли? Маразм.