Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:
— Где это тебя так угораздило?
— Это личное.
— Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Иисуси Христоси, — запричитала баба Тася.
— Видно, ты много пережила, — вздохнул врач. — Все в прошлом, главное — муж жив.
Мы вышли в приемный покой. Баба Тася сварила кофе и разлила по кружкам. Я взяла бумагу и разорвала на мелкие кусочки.
— Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное, не в первый раз такие операции делаешь. Мне огласка не нужна, да и тебе тоже. Я тебя не видела, не знаю, да и ты меня тоже.
— Я все понял, дорогуша, как только тебя увидел. Через пару часов можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы и лекарства я дам. Самое главное — это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.
— Понятно, — задумчиво произнесла я.
— А ехать-то есть куда?
— В том-то и дело, что некуда.
— Решай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его здесь не было. Это село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом сплетен не оберешься. Комиссии из города часто наведываются.
— Я понимаю.
— Иван Григорич, пусть они немного в моем доме поживут, — вмешалась баба Тася. — Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно в доме редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и знать не будет. А ежели кто из сельчан поинтересуется, скажу, что молодую семью пустила. Временные квартиранты.
— Смотри сама, баба Тася.
Я вытащила из кошелька пятьсот долларов мелкими купюрами, разделила пополам и протянула обоим.
— Это за заботу.
— Господи Иисуси Христоси, деньги-то какие шальные, — запричитала баба Тася. — Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!
— Мы ненадолго. Как только Павлу будет лучше — сразу уедем. Нам есть куда. Просто в таком состоянии его возить не хочется.
— Да живите сколько хотите, — улыбнулась баба Тася. — Я вас не гоню.
Григорьевич подобрел, сложил баксы пополам и положил в верхний карман.
— Только про операцию никому. Просто муж приболел и дома лежит. Это для местных жителей. А еще лучше ни с кем не общайтесь. Я на неделе Павла проведаю. Посмотрю, как идет период восстановления.
— Само собой, — улыбнулась я и пошла к Павлу.
Павел лежал на кушетке. Глаза закрыты.
— Он не умер? — испуганно спросила я у вошедшего следом врача.
— Да нет, — улыбнулся тот. — Под наркозом. Скоро должен очухаться. Только еще раз говорю, главное — постельный режим.
Мы отнесли Павла в машину, положили на заднее сиденье и поехали к дому бабки Таси.
Дом оказался довольно уютненьким и чистеньким. Павла положили в спальню. Машину загнали в железный гараж, стоявший рядом с домом. Баба Тася ушла в больницу, а я села на кровать рядом с Павлом. Он лежал неподвижно, не открывая глаз. Я взяла его сумку, открыла ее и попробовала найти что-нибудь полезное. В боковом кармане сумки лежал конверт. В конверте оказалась фотография молодого симпатичного мужчины лет тридцати пяти. Он стоял у шестисотого «мерседеса» в дорогом костюме и длинном кожаном плаще. На обратной стороне фотографии была надпись: Горелин Виктор, далее следовал домашний адрес.