— Почему?
— Поезжай, порезвись с ребятами. Эта ночь твоя. Считай, что в честь окончания военных действий я дала тебе незапланированный выходной.
— А как же ты?
— А что — я? Я сейчас лягу отдыхать. Скверно себя чувствую… В доме дежурит охрана. Ты прекрасно знаешь, что в этот дом просто так не войдешь. Так что езжай, повеселись. У тебя есть девушка?
— Я женат.
— Надо же! Обычно люди твоей специальности не заводят семьи.
— Я женат уже пятнадцать лет.
— Сколько?!
— Пятнадцать лет.
— Господи Иисусе! Я думала, что столько лет люди вместе не живут. Ну тогда понятно, что свою жену на банкет ты не поведешь. Она просто испугается моих ребят.
— У меня есть с кем пойти, — засмеялся Жорик. — Возьму девушку не из пугливых.
— Тогда желаю хорошо отдохнуть.
— Чупа, а как же тот, в подвале?
— А что ему будет? Пусть сидит. Я сказала домработнице, чтобы она отнесла еду кому-нибудь из охраны, а они передадут ее нашему курортнику. Так что с голоду не помрет. Пусть пару дней посидит, а потом можно будет и разговаривать.
— Нет, просто он такой здоровый! Я боюсь, как бы он батарею не оторвал…
— Не оторвет.
Попрощавшись с Жориком, я растопила камин, налила виски, растянулась на медвежьей шкуре и стала наслаждаться напитком богов. Сколько я выпила виски за свою жизнь — известно только мне. Если сложить все бутылочки, можно было бы спокойно открыть элитный магазин. Шкура медведя всегда теплая и так прекрасно ласкает тело. Эту шкуру притащил в свое время Фома. Когда-то резвый камчатский медведь носился со своими «коллегами» по тайге и думать не думал, что его постигнет столь печальная участь. В моей спальне расстелена шкура рыси. Я никогда не была поклонницей Гринписа и не состояла в комитетах по спасению животных. Я такая — какая есть, и не люблю лицемерить. Одной из моих самых больших слабостей являются меха. Они вызывают во мне возбуждение, страсть, и я с удовольствием надеваю шубы прямо на нижнее белье. Фому всегда это шокировало. Но ему, убогому, не понять, что значит ощущать прикосновение хорошо выделанного меха к обнаженному телу. Моей самой большой слабостью всегда была белая норка — только не какая-нибудь крашеная подделка, а норка-альбинос. Когда я вижу этот мех, то трепещу с такой дикой силой, что уже никто не может меня остановить.
Мне никогда не было жалко этих животных. Как я могу жалеть животных, если не умею жалеть людей?
От спиртного у меня приятно закружилась голова, тело стало легким и невесомым. Я подошла к бару, налила вторую порцию и вновь растянулась на шкуре медведя. Камин пылал так жарко, что мне пришлось встать, раздеться до трусиков и лечь обратно. Я перекатилась на спину и почувствовала, как затвердели мои соски.