— Я же тебе сказал, что он на месте.
Я встала и медленно подошла к зеркалу.
— Красивая, — улыбнулся Бульдог. — Послушай, а как тебя зовут?
— Чупа, — удивилась я.
— Нет. Это твое прозвище. А как тебя родители в детстве называли? Ну, по паспорту как?
— Лана.
— Красивое имя.
— Зачем тебе? По-моему, это тебя раньше нисколько не интересовало.
— Теперь заинтересовало.
— Да? Ты меня заинтриговал. Скажи, зачем это тебе надо?
— Так просто, время убить, пока ты будешь собираться.
Я направилась к выходу. До дачи мы ехали молча. Я и сама не знала, о чем мне думать, — то ли о Фоме, то ли о своей беременности, то ли о Юльке с Лешкой. В голове полнейший бардак. Нет, расклеиваться нельзя, надо взять себя в руки. Никто не должен видеть меня подавленной, даже Бульдог. Эти ребята уже давно не видят во мне женщину. Для них я лидер и мозговой центр группировки. Какой мужик захочет, чтобы им управляла женщина? Да никакой! Так же и они. Если я буду носить ребенка и ходить беременной, то тогда мне не удержать власть. Я моментально потеряю лидерство и стану обычной бабой на сносях.
— Чупа, приехали.
Я открыла глаза и увидела, что машина стоит у ворот дачи.
— Тебе помочь выйти из машины?
Я поджала губы:
— Зачем?! Я превосходно себя чувствую!
— Но ведь тебе же было плохо.
— Забудь об этом! Я не курица-наседка! Мне никогда не бывает плохо.
— Но ведь ты все-таки женщина, — не унимался Бульдог.
— В последний раз повторяю: забудь о том, что я женщина! Забудь, и все!
Бульдог сморщился, закрыл машину и поплелся к дому.
— Если ты телохранитель, то, значит, должен охранять меня. Верно?
— Ну и что? — буркнул Бульдог и пропустил меня вперед.
— Ты обиделся?
— Я уже не в том возрасте, чтобы обижаться.
— Странно.
— Что тебе странно?
— Мне казалось, что обижаться можно в любом возрасте.
Мы подошли к беседке и не смогли удержать смеха от увиденного. Полупьяная Юлька, состроив умильное лицо, кормила в умат пьяного Лешика, прикованного наручниками к перилам, давно остывшими шашлыками.
— Это за маму, а это за папу. И за Фому, засранца такого, который даже умереть по-человечески не может, тоже надо скушать.
Лешик жадно хватал нежнейшие кусочки мяса и пил виски из Юлиных рук. Я вытерла выступившие от смеха слезы и подошла к беседке.
— Ну наконец-то, — вздохнула Юлька. — А то он меня уже здесь запарил, напился как скотина! Вылитый братик!
Лешик поднял голову и посмотрел на меня укоризненно:
— Хорошо же ты, Чупа, родственничков встречаешь!
— Да в гробу я таких родственничков видала! — разозлилась я. — Какого черта тебя принесло! Только шума лишнего наделал!