— Кто там?
— Это я, Лизавета… от барышни, от Ольги Николаевны. К Домнушке я, по своему делу.
Мустафетов поспешно отпер.
Тогда вошедшая служанка Молотовой продолжала:
— В кухню-то пыталась я стучаться, только не слышит. Хотела уже уходить, а вижу, в комнатах огонь; я думала — прибирается. Уж извините, потревожила. Мне по своему делу.
— Ничего, ничего, войди, — ответил он. — Дай мне только за тобою дверь запереть. Вот так! А теперь пройди сюда ко мне, расскажи, в чем твое дело.
Мустафетов привел девушку в кабинет. Он сразу рассчитал, какой эффект произведет на нее вид письменного стола, буквально обложенного деньгами.
Лиза руками всплеснула, да так и замерла на месте. Лампа ярко освещала все эти пачки. Вероятно, девушка не могла представить себе, чтобы и вообще-то во всем свете было столько денег.
— Чего же ты испугалась? — спросил ее Мустафетов.
— Да как же не пугаться? Какое богатство! — И, помолчав немного, девушка спросила: — Деньги-то настоящие?
— А ты думала какие? Эх, Лизавета, Лизавета, простота ты сердечная! Я тебе вот что скажу: возьми ты любую бумажку со стола да пойди в лавку и купи фунт чая в два рубля. Вот когда тебе сдачи дадут, тогда ты и увидишь, что она настоящая.
— Зачем, барин, мне в лавку ходить? Разве я вам и так не верю! Ведь это я спроста. А много тут денег?
Мустафетов, улыбнувшись, сказал:
— Мильон!
— Мильон? — девушка в ужасе еще шире раскрыла глаза, а потом сказала шепотом: — Так вот он, мильон-то, сколько бывает! Вы, стало быть, барин, тоже мильонщик?
— Мильонщик.
— И откуда ж вам столько денег привалило?
— Из банка.
— Из банки, вот оно что! В банке-то этой сохраняли, значит, а потом вам и отдали? Вы что ж теперь с ними делать станете?
— Жить стану.
Лиза впала в задумчивость, а потом, помолчав с минуту, опять глубоко вздохнула и, не спуская взора с этой массы денег, сказала:
— А у нас-то горе какое! Барина-то молодого, который к нам ездили, Анатолия-то Сергеевича, забрали и засадили. Он, может, виноват, а может — и нет, только уж господин был больно хороший.
Разумеется, Мустафетов притворился ничего не знающим и вдруг сказал:
— Ведь это ужасно! Погоди, я сейчас дам тебе письмо, снеси твоей барышне; мы поможем делу.
— Ах, голубчики вы мои! Вот уж благодетель, поистине благодетель! Уж как жалко его!
Но Мустафетов не слушал девушки. Его рука быстро чертила какую-то записку. Дописав ее и вложив в конверт, он сказал:
— Вот тебе, Елизавета, от меня на разживу десять рублей, а это письмо отдай своей барышне да скажи, что я дожидаюсь ответа: целый вечер буду ждать. Ну, ну, хорошо, без благодарностей.