Иван Парфеныч встретил нас чуть не с распростертыми объятиями, а Матрена Васильевна от восторга даже закатила глаза и при этом, посматривая умильно на фельдшера (он был великий сластник до женского пола), объявила, что она даже предчувствовала наше посещение и что посещение это как нельзя более кстати.
— Верно! верно! — подхватил Иван Парфеныч и, указывая на Анания Иваныча и на девушку в палевом платье, проговорил торжественно: — Рекомендую: жених и невеста!
Фельдшер чуть было не выронил ружья от изумления.
— Как, давно ли? — вскрикнул он.
— Только сию минуту! — перебил его Иван Парфеныч. — Позвольте представить, — обратился он ко мне, указывая на девушку: — племянница моя, Марья Самеоновна.
Я раскланялся с невестой, кокетливо опустившей глазки, и поздравил жениха.
— Вот не ожидал-то! — говорил между тем фельдшер, подсаживаясь к столу. — Ай да Ананий Иваныч, ай да Марья Самеоновна! То-то вы все за мельницей по плотине гуляли!.. Ох, уж эта мне плотина!..
Ананий Иваныч громко захохотал, а Марья Самсоновна только слегка улыбнулась.
— Плотина тут ни при чем, — заметила она. — Там только очень приятно гулять, потому с одной стороны вода, а с другой — кусты…
— Самое способное место для влюбленных! — заметил фельдшер.
— Суженого конем не объедешь! — перебила его Матрена Васильевна. — Никогда я не думала, не гадала, чтобы моя Маша вышла замуж за Анания Иваныча, а вот наместо того бог привел.
Я посмотрел на Матрену Васильевну и только теперь заметил, что она была даже очень и очень недурна собой. По случаю ли семейной радости или же по каким-либо другим причинам она была до того весела и разговорчива, что я даже не хотел верить, чтобы это была та самая Матрена Васильевна, которую я видел год тому назад обложенную тряпками и полотенцами и со стоном хватавшуюся то за бока, то за поясницу. Теперь она была совершенная «краля», болтала без умолку с фельдшером и делала ему такие глазки, от которых он только вздрагивал. Иван Парфеныч был тоже в самом веселом расположении духа и тоже болтал как сорока. Покончив с чаем, и выпив по нескольку рюмок наливки, мы, по предложению Матрены Васильевны, отправились в лес за малиной и провели время как нельзя лучше. Жених и невеста резвились как дети; они бегали, прятались друг от друга за кусты и деревья, кричали «ау» и иногда забегали так далеко, что эти «ау» едва-едва долетали до наших ушей. Глядя на молодых, пустились в беготню и Матрена Васильевна с фельдшером, и только я да Иван Парфеныч усердно исполняли то, за чем пошли в лес, а именно: собирание малины. Сначала бегавшие пары мелькали мимо нас, слышались визги и хохот Матрены Васильевны и Марьи Самсоновны, но мало-помалу визги эти стали от нас удаляться, и мы остались совершенно одни среди роскошных кустов малины, осененных еще более роскошными дубами леса. Тишина водворилась вокруг нас непробудная, но мы так усердно занялись собиранием ягод, что даже и не замечали этой тишины. Мы ели малину, клали ее в кузова и вскоре набрали ее столько, что даже переполнили кузова. Только тут спохватился Иван Парфеныч, что мы были совершенно одни, и, прислушиваясь к тишине леса, царившей вокруг, принялись кричать: «ау!»