Соня стремительно подняла к нему свое раскрасневшееся, оживленное лицо.
— Да. Я как проснулась, так подумала: Гриша в саду, он принес ландыши и хочет мне их раньше всех показать. Ведь правда?
— Правда, правда, я тебя ждал.
Она опустила руку с недоделанным букетом в корзину и стала внимательно вглядываться в его лицо.
— Ты плакал? О чем?
— Ничего, я так… сердце ноет. Все кажется, что дяденька привезет для меня недобрые вести.
Печаль Григория мгновенно и точно в зеркале отразилась в глазах Сони, и ее нижняя губка задрожала, как у детей, когда они собираются заплакать.
— Почему ты так думаешь? — дрогнувшим от сдерживаемых слез голосом спросила она.
— Не знаю, не знаю, — беспомощно повторил он, — предчувствие… Это со мной бывает…
Он хотел что-то прибавить, но смолк на полуслове, прислушиваясь к отдаленному шороху и торопливым шагам маленьких ног, бегущих сюда сверху.
— Это Веринька, — объявила Соня. — Она сначала заглянет в классную, а потом прибежит сюда. Мы с тобою поговорим после.
Лицо юноши омрачилось.
— Когда же? Дяденька с тетенькой скоро приедут, и тогда тебе уже ни на минуту нельзя будет отлучиться из дома, — печально проговорил он.
— Найдем минутку, не беспокойся. А нельзя будет днем, так вечером, перед ужином, как вчера, помнишь… тссс!
Они смолкли. Из гостиной уже слышался голос Веры:
— Соня! Гриша! Где вы?
— Я здесь, — поспешила откликнуться ее сестра.
— А я уйду, — сказал Григорий, — мне так тоскливо, что я только с тобой и могу быть.
— Иди, иди!
Он в два прыжка очутился в темной аллее, и когда Вера прибежала, то нашла на террасе одну только Соню.
Господа приехали в Спасское в назначенный час. После завтрака Сергей Владимирович беседовал с детьми и с мсье Вайяном про их занятия во время его отсутствия, просматривал их работы, рисунки, пробы лепки из воска и глины, заставлял их петь и играть на фортепиано, выслушал с большим вниманием дуэт, выученный к его приезду Соней с Гришей, и остался очень доволен их успехами во всем.
Особенно радовали его здоровый румянец на щечках дочерей и то, что они выросли, пополнели и так развились физически в эти три месяца, что можно было успокоиться относительно их здоровья. Можно было, значит, зимой, не прерывая уроков, начать вывозить их в свет, не опасаясь опасных последствий для их деликатного сложения от нарушения той правильной жизни, которую они до сих пор вели.
Произвел на него также хорошее впечатление и Григорий. Угловатая неловкость в движениях и робость, неприятно поражавшие в нем еще так недавно, теперь сгладились настолько, что, если он и отличался еще от юношей его лет, воспитанных с детства по-барски, то разве только не лишенной грации наивной естественностью в манере держать себя и сдержанностью в речи, да еще тем, что он казался моложе своих лет; больше восемнадцати ему трудно было дать.