Постояв в недоумении на крыльце, Полинька вернулась домой очень печальная, с сердцем, переполненным горечью неудовлетворенного любопытства и обидой.
Однако, когда три дня спустя явилась к ним мадемуазель Лекаж и стала передавать сплетни, ходившие по городу по поводу внезапной смерти Воротынцева, Полинька вспылила и решительным тоном заявила, что все это — ложь и клевета, посоветовала француженке не повторять таких вещей, если она не желает подвергнуться большим неприятностям.
— Да помилуйте, это — сущая правда: мсье Воротынцев был два раза женат, он уморил свою первую жену, а его ребенок спасся каким-то чудом и теперь является единственным наследником всего состояния, а мадемуазель Марта с братьями…
— Если до Марфы Александровны дойдет, что вы про них такой вздор болтаете, она пожалуется на вас шефу жандармов и вас вышлют из России, — прервала ее Полинька.
— Да вы только выслушайте, я вам сейчас докажу…
— И слушать ничего не хочу.
— Если бы он не умер, его посадили бы в тюрьму за убийство и сослали бы на каторгу.
— Берегитесь, чтобы с вами того же не сделали за распространение клеветы.
Николая Ивановича, молча присутствовавшего при этом диспуте, столкновение дочери с француженкой забавляло.
Мадемуазель Лекаж, подметив усмешку на его губах, обратилась к нему.
— Мадемуазель Полин не желает выслушать меня, а то бы я ей доказала, что говорю правду. Этот молодой человек — законный сын господина Воротынцева; он в Петербурге, и в нем большое участие принимает родственник Воротынцевых, сенатор Ратморцев. Последний поклялся честью, что поможет ему вернуть то, что у него отнял отец, — имя, состояние.
— Это тот самый Ратморцев, которого ты у них вчера видела? — спросил Ожогин у дочери.
— Тот самый, папенька, — ответила Полинька.
— И знаете, — продолжала между тем мадемуазель Лекаж, не обращая внимания на замечания, которыми обменивались между собою ее слушатели, — многие думают, что мсье Воротынцев сам лишил себя жизни, принял яд. Есть яды, действующие чрезвычайно быстро.
При этих словах капитан опять вскинул вопрошающий взгляд на дочь, но на сердитом лице Полиньки, кроме досады и презрения, ничего нельзя было прочесть.
— Всех врак не переслушаешь, — проговорил он с усмешкой, пожимая плечами.
Однако, когда мадемуазель Лекаж ушла, он спросил у дочери, с чего это по городу такие сплетни про Воротынцевых заходили.
— Что-нибудь да есть, из пальца такой истории не высосешь, — прибавил он, задумчиво покачивая головой.
— Вот приедет Марфа Александровна из подмосковной, тогда все и узнаем, — ответила дочь.