В тот вечер Марта особенно долго и подробно расспрашивала про то. что вынесла несчастная страдалица в Яблочках. Все-то ей нужно было знать, про каждый ее вздох, про каждое слово, про каждую ее слезу.
Наступало утро, когда Маланья, не имея ничего больше сказать, смолкла. А барышня, бледная, сдвинув брови и не спуская пристального взгляда с лампады, горевшей в киоте перед образами, продолжала ждать, не скажет ли она еще чего-нибудь, еще более ужасного, жалкого, печального. Вот точь-в-точь как Александр Васильевич перед смертью. Он тоже каждую ночь призывал Маланью, чтобы терзаться воспоминаниями невозвратного прошлого.
Долго тишина в комнате ничем, кроме тиканья часов, не нарушалась. Наконец Марта поднялась с места и, пожимаясь от внутренней дрожи, медленно удалилась в свою спальню, не оборачиваясь к продолжавшей стоять у притолоки двери жене камердинера.
Ратморцевы вернулись из деревни в Петербург в начале октября.
Обычный строй их домашней жизни скоро наладился. Почти весь день то наверху, в комнатах барышень, то внизу, в большом зале, раздавалась музыка — пение, игра на фортепиано.
Все утро, до обеда, чередовались учителя; после обеда Соня с Верой ездили кататься или гуляли пешком с матерью, а Гриша, под наблюдением мсье Вайяна, занимался фехтованием, верховой ездой и танцами с лучшими преподавателями в городе. Посещал он также классы пения профессора Р-ни.
Вечером семья собиралась вокруг круглого стола с лампой в изящной гостиной, увешанной картинами, уставленной изваяниями и редкими растениями. Тут, в то время как дети (так продолжали называть у Ратморцевых Соню с Верой и Григория) занимались рисованием, лепкой из воска и тому подобными работами, Людмила Николаевна, чередуясь с мсье Вайяном, читала им вслух отрывки, тщательно очищенные от всего, что могло дать понятие девочкам о грязной прозе жизни, от всего, что пачкало воображение и способно было возбудить в них дурные инстинкты, а Григорию напомнить о прошлом, к которому ему никогда больше не суждено было вернуться.
Под конец вечера, а иногда и раньше, приходил из кабинета Сергей Владимирович, и при его появлении маленькое общество оживлялось. У него всегда находилось о чем поговорить с дочерьми и Гришей; он умел и старика француза вызвать на интересную и остроумную болтовню, умел также возбудить откровенность и в молодежи.
С матерью девочки были сдержаннее. Если бы не муж, никогда не узнала бы Людмила Николаевна, что Соня чересчур мечтательна, а ее сестра расположена через меру увлекаться новизной и непостоянна в своих вкусах. Если бы не муж, она не ознакомилась бы так хорошо с успехами Григория в науках и с быстрым, хотя и своеобразным, развитием его ума и способностей.