У мальчиков вид был утомленный, им хотелось спать. Они знали, что им даже и подойти не дадут к длинному, роскошно сервированному столу в парадной столовой с хорами и уведут наверх в детскую, когда большие сядут за стол, но им приказано было дожидаться возвращения отца, чтобы поздравить его с праздником, и они терпеливо томились, сонными глазенками следя за мелькавшими перед ними розовыми, белыми и голубыми платьями кузин и сверкающими эполетами и пуговицами кузенов.
В гостиной, где хозяйка дома, Марья Леонтьевна, сидела со старшими гостями, беседа носила интимный, непринужденный и слегка грубоватый характер, свойственный разговорам в родственном кругу.
— Однако Александра долго там сегодня задерживают, — заметил, позевывая, старик в орденах, разваливший в кресле рядом с баронессой Френденборг, чопорной дамой, нарумяненной и набеленной, с крупными бриллиантами в ушах и на шее.
— А вам передавали отзыв государыни про голос вашей прелестной Марты, кузина? — обратилась она к хозяйке, сидевшей на длинном диване с двумя почетными гостьями, графиней Павиной и старухой в малиновом бархатном токе с золотыми колосьями.
— Да, мы слышали от князя Голицына, — с заметной сдержанностью ответила Марья Леонтьевна.
Приказание мужа не допускать Френденборгов до предложения пугалом вставало перед нею каждый раз, когда баронесса обращалась к ней, и приводило ее в неописуемое смущение.
— А слышали вы дочерей Сергея Ратморцева? — спросил старичок в ленте и в рыжем парике, сидевший с дамой в желтом атласном платье, которую он звал ma nièce [5]. — Они поют, как ангелы, с тех пор как им взяли другого учителя, — прибавил он, вынимая из кармана золотую табакерку с женским портретом, украшенным жемчугом, а затем, открыв ее и деликатно вынув двумя пальцами щепотку табака, он поднес ее к носу, длинному, тонкому и немного кривому.
— А правда, что их представляют ко двору нынешней весной? — спросила графиня.
— Как же, как же! Сергей мне сам говорил.
— Неужели? Но они еще так молоды!
— Им минуло пятнадцать лет в феврале.
— Все-таки рано.
— Императрица этого желает. Она познакомилась с Людмилой и с ее детьми за границей и очень обласкала их.
— Во всяком случае им теперь уже нельзя будет жить такими скрягами, как до сих пор.
— Семнадцатого сентября они дают бал.
— Семнадцатого сентября обе крошки Сергея именинницы, — добродушно улыбаясь, заметила толстая дама, молчавшая до сих пор.
— А ведь они обе — чахоточные, — заявила дама в желтом.
— Откуда вы такой вздор слышали, племянница? — желчно огрызнулся на нее старик, которого величали графом.