— Сергей Владимирович желает, чтобы мы как можно скорее переезжали в город. Когда нам можно будет выехать, Семеныч? Мне хотелось бы во вторник, — заявила она толстяку с добродушным лицом и широкой бородой лопатой, прибежавшему на зов барыни с гумна.
— Как твоей милости угодно, так и будет, матушка барыня. А только что ж это вы у нас так мало в нынешнем году погостили? — ответил Семеныч.
— Нельзя, Семеныч, Сергей Владимирович соскучился. Да и хлопот нам в эту зиму предстоит немало. Барышни наши в возраст вошли, надо их в свет вывозить.
— Какой их возраст! Еще цыплятки, — заметил старик.
— Таких-то цыпляток, как они, замуж уж берут, — проворчала хлопотавшая у чайного стола старая горничная Акулина, справлявшая в деревне должность ключницы.
А когда Семеныч вышел, обстоятельно перетолковавши с барыней о дормезах и тарантасах, в которых должно было совершиться переселение господского семейства в город, да о том, кого да кого людей надо отправить вперед, кого с господами снарядить, а кого с поклажей, Акулина со смелостью доверенной и любимой слуги спросила у барыни: все ли у них в городе благополучно.
— Слава Богу, Акулинушка, слава Богу. Сергей Владимирович здоров, и все у нас благополучно, а вот у братца Александра Васильевича неладно, — ответила барыня.
У Акулины глаза засветились любопытством, она подошла ближе и, пригибая к Людмиле Николаевне седую голову, спросила таинственно, понижая голос:
— А что, матушка, неужто ж и в самом деле про ту несчастную всплывает?
Людмила Николаевна утвердительно кивнула.
— Мать Пресвятая Богородица, помилуй нас, грешных! — набожно крестясь, всхлипнула от волнения старуха. — Что же они вам пишут, матушка, барин-то наш?
— Да плохо, Акулинушка. Что дальше будет, неизвестно, а теперь нехорошо поворачивается дело для Александра Васильевича. Жаль нам от души его ни в чем не повинных жену и детей. Если дело не удастся замять, беда им всем грозит страшная. Даже и представить себе невозможно, что с ними тогда будет. Дочка его старшая еще не пристроена, мальчики совсем маленькие, а сама Марья Леонтьевна также беспомощная, несмелая.
— Задарит, небось, всех, заткнет, кому нужно, глотку. Не таковский, чтобы попался! Не беспокойтесь, уж сумеет вывернуться, — злобно проворчала старуха.
Барыня не возражала. Она думала о письме мужа, которое держала в руках, чтобы на просторе еще раз перечитать его, и душа ее была в большом смятении.
Сергей Владимирович написал ей, что дело, поднятое против Воротынцева, с каждым днем осложняется новыми подробностями, такими ужасными, что сообщать о них в письме он считает неудобным.