Он принял ее за привидение с того света и вздрогнул, как за несколько часов перед тем, когда к нему вошел камердинер с известием о том, что Хоньку привести в чувство не могли.
— Это я, папенька. Простите, не сердитесь… но я не могла утерпеть. Нам сказали, что вы нездоровы… меня это беспокоит, я не могла заснуть. Простите… я за вас боюсь, — бессвязно пролепетала Марта, а затем, быстро приблизившись, опустилась перед отцом на колени и, схватив его руку, стала покрывать ее поцелуями.
— Зачем ты пришла? — спросил он мягко, не отнимая руки и ощущая какой-то странный, давно не испытанный прилив нежности к сердцу. — Что тебе?
— Не отдаляйте меня от себя, я только вас одних и люблю на свете, — простонала Марта сквозь рыдание. — Я хочу всю жизнь посвятить вам одним. Не отдавайте меня замуж, я не боюсь оставаться старой девой.
— А, ты вот про что, — вымолвил наконец Воротынцев чуть слышно, не отрывая пристального взгляда от пустого пространства, которое наполнилось для него призраками из далекого прошлого, — ты вот про что!..
— Я никого на свете не люблю больше вас, — продолжала девушка восторженно. — Не отталкивайте меня!
Воротынцев стряхнул наконец с себя оцепенение, овладел нервами и с обычной сдержанностью приказал ей встать с колен, перестать плакать и внимательно выслушать его.
— У меня есть причины желать скорее пристроить тебя, — начал он, — да, да важные причины, и я очень жалею, что не позаботился об этом раньше. Не случись того прискорбного обстоятельства, которое произошло сегодня, ты была бы уже помолвлена с бароном Фреденборгом. Но, к несчастью, теперь, может быть, уже поздно, и баронесса, чего доброго, не захочет, чтобы ее сын женился на тебе, — прибавил он с горькой усмешкой.
— Мы разорены? — спросила девушка.
— Все это со временем уладится, конечно, — заявил он, хмурясь и отворачиваясь от пытливого взгляда, — но теперь пока планы мои относительно Фреденборгов расстроены. — И, помолчав немного, он поднял голову и, глядя на дочь в упор, произнес отрывисто и резко: — Вот и все, что я могу сказать тебе, про остальное не смей допытываться. Оставь меня, я устал, мне нужен покой.
Марта вышла из кабинета в еще большем волнении, чем тогда, когда входила сюда, и с еще большей тоской в душе.
Время шло. Наступили ясные, летние дни, но для нее горизонт не прочищался. Все мрачнее сгущалась вокруг их дома атмосфера мрачных предчувствий, безотчетного страха и жутких ожиданий чего-то ужасного и неотвратимого.
Все в доме испытывали более-менее то же самое — и те, кто знали, в чем дело, и те, которым, как Марте, только часть истины была открыта, и те, которым ровно ничего не было известно; все ходили растерянные, подолгу забываясь в праздных размышлениях о том, что с ними будет, когда все рухнет, и, не отдавая себе отчета, в чем именно будет состоять грозящая им катастрофа, все были убеждены, что никому от последствий ее не спастись.