– О, кровавое убийство.
«Старческий маразм, – решила она, – должно быть, старческий маразм». Как он мог решиться пригласить его в такое время? На следующей неделе, в следующем месяце – понятно, но сейчас? «Этого человека не так-то легко обмануть», – мрачно подумала она.
С первого взгляда она поняла, что он не просто привлекателен – очень привлекателен, а опасен.
Большие карие глаза светились умом, длинные тонкие губы говорили о решительном характере. Возможно, он держался немного напыщенно. Инстинктивно она чувствовала в Адаме Хайнесе жестокость.
Она хотела бы отлить его бюст в бронзе. Прямой нос, острые углы и плоскость лица, волосы глубокого оттенка полированной бронзы и немного длинноваты. О, как бы она хотела запечатлеть надменность и властность этого лица! Но не сейчас.
Вздохнув, Кирби пожала плечами. Фэйрчайлд усмехнулся у нее за спиной. Когда она обернулась, он уже снова возился с глиной.
– Скорее всего, он захочет зайти сюда, ты знаешь. – Она спрятала руки в карманы, не обращая внимания на покрывавшую их сажу. У них возникла проблема, и ее надо как-то решать. Лучшие годы своей жизни Кирби провела, расхлебывая кашу, которую радостно заваривал отец. По-другому она не могла. – Будет странно, если мы не покажем ему твою студию.
– Покажем завтра.
– Он не должен увидеть Ван Гога. – Кирби приготовилась дать отцу отпор и настоять на своем хотя бы в этом вопросе. – Я не дам тебе еще больше все усложнить.
– Он его не увидит. С чего бы ему вообще его видеть? – Отец бросил на нее быстрый взгляд широко раскрытых глаз. – Это не имеет к нему никакого отношения.
Кирби вдруг осознала, что ведет себя глупо. «Ну конечно, не увидит», – подумала она. Да, возможно, отец был немного… необычным, но его нельзя назвать беспечным. Как, впрочем, и ее.
– Слава богу, все почти закончилось, – произнесла она.
– Еще несколько дней, и все – он улетит куда-нибудь высоко в горы Северной Америки. – Он сделал широкий, неопределенный жест рукой.
Кирби заметила холст на мольберте в дальнем углу. Пасторальная сцена была далеко не умиротворяющей, а напротив, полна энергии и жизни. Рваные агрессивные мазки передавали бешеный ритм движения. Картина явно не нуждалась ни в восхищении, ни в похвале. Она влекла и хватала за горло. Кричала о боли и триумфе, страдании и восторге. Кирби открыла рот в невольном восхищении. Сам Ван Гог, по ее мнению, не написал бы лучше.
– Папа. – Она обернулась к нему, их взгляды встретились, отец и дочь понимали друг друга без слов. – Ты невероятен.
К семи часам Кирби не только смирилась с присутствием гостя в доме, но и приготовилась насладиться его обществом. К счастью, она умела наслаждаться тем, с чем ей предстояло бороться, – отличительная черта ее характера. Наливая в бокал вермут, она осознала, что ищет встречи с ним, желая содрать внешний слой лоска. Сложилось предчувствие, что Адам Хайнес скрывает более заманчивые слои.