— За что, дорогой?
— За это… — Он протянул руки ладонями вверх. — За то, что я просил тебя приехать.
— Но я так рада увидеть тебя.
— Я знаю. Я пытался не видеть тебя, но мысль о том, что я буду в космосе и не остановлюсь на Авроре, мучила меня. Но и в том, что мы встретились, тоже нет ничего хорошего, Глэдия. Это означает новую разлуку, которая будет терзать меня. Поэтому я никогда не вызывал тебя по гиперволне. Ты, наверное, удивлялась.
— Нет, пожалуй. Я согласна с тобой, надо было поставить точку, иначе всё было бы бесконечно труднее. Но я писала тебе много раз.
— Правда? Я не получил ни одного письма.
— Я их не посылала. Я писала и уничтожала.
— Почему же?
— Потому, Элайдж, что частное письмо с Авроры на Землю проходит цензуру, а я этого не хотела. Если бы ты послал мне письмо, оно скорее всего не дошло бы до меня, каким бы невинным ни было. Я думала, что именно поэтому не получала писем. Теперь, когда я знаю, что ты подозревал о такой ситуации, я страшно рада, что ты не сделал глупости и не писал мне: ты не понял бы, почему я тебе не отвечаю.
Бейли удивлённо уставился на неё:
— Как же ты попала сюда?
— Незаконно. Я воспользовалась частным кораблем доктора Фастольфа, поэтому прошла мимо пограничной стражи, и нас не остановили. Не принадлежи этот корабль доктору Фастольфу, меня отправили бы обратно. Я думаю, ты тоже понял, в чём дело, и связался со мной через доктора Фастольфа.
— Ничего я не понимал. Я удивляюсь, что двойное неведение спасло меня. Тройное! Ведь я не знал правильной комбинации гиперволны, чтобы добраться непосредственно до тебя, а на Земле узнать эту комбинацию оказалось невозможно. Сделать это частным образом я не мог — и так о нас с тобой болтали по всей Галактике благодаря тому идиотскому фильму, который сняли после Солярии. Но комбинацию доктора Фастольфа я достал, и, добравшись до орбиты Авроры, сразу же связался с ним.
— Так или иначе, но мы встретились.
Глэдия села на край койки и протянула Элайджу руки.
Он сжал их и хотел было сесть на табурет, который стоял рядом, но она притянула его к себе и усадила рядом.
— Ну, как ты, Глэдия? — неловко произнес он.
— Хорошо, а ты?
— Старею. Три недели назад отметил пятидесятилетие.
— Пятьдесят — это не… — Она замолчала.
— Для землянина это старость. Ведь наш век недолог, ты знаешь.
— Даже для землянина пятьдесят лет не старость. Ты нисколько не изменился.
— Приятно слышать, но я мог бы сказать тебе, что скрип усилился. Глэдия!..
— Да, Элайдж?
— Глэдия, я должен спросить: ты и Сантирикс Гремионис…
Глэдия улыбнулась и кивнула: