— А ты не мог бы подтолкнуть и землян, и аврориан, чтобы полностью удовлетворить доктора Фастольфа?
— Мне это приходило в голову. Я рассмотрел такую возможность и решил, что не смогу. Чтобы склонить к эмиграции землян, требовалось пустяковое изменение, не приносящее вреда. Чтобы сделать то же самое с аврорианами, нужно было многое изменить, и это не могло пройти бесследно. А Первый Закон это запрещает.
— К сожалению.
— Да. Подумать только, что я мог бы сделать, если бы имел возможность радикально изменить образ мыслей доктора Амадейро! Но как я мог изменить его твёрдое решение противодействовать доктору Фастольфу? Это всё равно что повернуть его голову на сто восемьдесят градусов. Такой поворот самой головы либо её содержимого мог бы с равной эффективностью убить его. Цена моего могущества, друг Дэниел, — невероятная дилемма, с которой я постоянно сталкиваюсь. Первый Закон, запрещающий вредить людям, обычно имеет в виду физический вред, который мы видим и о котором можем судить. Но человеческие эмоции и повороты мыслей понимаю только я, поэтому знаю о более тонких формах вреда, хотя и не вполне их понимаю. Во многих случаях я вынужден действовать без настоящей уверенности, и это вызывает постоянный стресс моих проводников. И всё-таки я чувствую, что сделал хорошо. Я провёл космонитов мимо кризисной точки. Аврора знает об объединенной силе поселенцев и будет вынуждена избегать конфликтов. Космониты должны понять, что применять репрессии уже поздно, и наше обещание Элайджу Бейли в этом смысле выполнено. Мы указали Земле путь, который приведёт к покорению Галактики и образованию Галактической империи.
Роботы возвращались к дому Глэдии. Дэниел вдруг остановился и прикоснулся к плечу Жискара:
— Картина, нарисованная тобой, привлекательна. Партнёр Элайдж гордился бы нами. Он сказал бы: «Роботы и Империя» — и, наверное, похлопал бы меня по плечу. Однако, как я уже говорил, мне что-то не по себе. Я беспокоюсь.
— О чём?
— Хотел бы я знать, миновали ли мы кризис, о котором говорил партнер Элайдж много лет назад. А что, мы и в самом деле можем уже не опасаться космонитов?
— А ты сомневаешься?
— Меня насторожило поведение доктора Мандамуса во время его разговора с мадам Глэдией.
Жискар пристально посмотрел на Дэниела. В тишине слышался шорох листьев, трепетавших на холодном ветру. Облака рассеялись, скоро должно было выглянуть солнце. Их беседа в телеграфном стиле заняла мало времени, и они знали, что Глэдия ещё не удивляется их отсутствию.
— Что встревожило тебя в этом разговоре? — спросил Жискар.