(из серии писем)
Глубокоуважаемый Кронид Аркадьевич!
Я отвечаю Вам последовательно по тексту Вашего письма, но у Вас ведь наверное нет его копии. Поэтому я буду кратко напоминать Вам, о чём шла у Вас речь. Сейчас я перечитываю то место, где Вы писали о сходстве мышления религиозного с мышлением тоталитарных идеологий. Тому и другому Вы противопоставляете мышление научное, основанное на праве сомнения во всём. Евангельский прообраз научного мышления — апостол Фома.
Если прообраз, то я приглашаю Вас вникнуть в его подлинное содержание. Евангельское сказание приводит нас к моменту, когда Воскресший Христос предлагает Фоме удостовериться в Воскресении именно тем способом, как тому раньше хотелось — вложить руку в раны на теле Христа… Фома не делает этого. «Отвечал Фома, и сказал: Господь мой и Бог мой»… Потрясенный своим опытом религиозным, Фома отказывается от научной его проверки.
Апостол Павел писал: «Видимое временно, Невидимое вечно». Глубокое различие (не противоречие, а различие) между мыслью научной и мыслью религиозной в том, что первая направлена на видимое, а вторая — на Невидимое. Но есть и аналогические элементы науки и религии. Позвольте познакомить Вас с современником, в личности которого совмещается служитель религии и человек науки (биолог, врач). Это русский митрополит в Лондоне Антоний (Блюм). Лет восемь тому назад в академических лекциях он говорил о проблеме религиозных сомнений и в связи с этим проводил аналогии познания научного и религиозного. К сожалению, не имею текста, передаю содержание в кратчайшем виде так, как оно мне усвоилось. Наука основана на опыте — и религия тоже основана на опыте, только на опыте особого рода, — на опыте мистическом, религиозном. В науке сомнения обязательны, это её метод — и в религиозном мышлении резонные сомнения могут иметь положительный, «творческий смысл», — говорил он. Сомнениями исправляются условности нашего восприятия абсолютной Истины, которая открывается нам в религиозном опыте. Поэтому — «не бойтесь сомнений!»… Это был призыв оригинальный, смелый, но лектор имел на него особое личное право, потому что у него был свой самый подлинный религиозный опыт.
В этих же лекциях, а также в интервью он рассказывал историю своего обращения. В ранней юности он был атеистом — и притом атеистом уверенным, озлобленным. Однажды ему пришлось поневоле присутствовать на лекции о Христианстве, которую читал какой-то известный православный богослов. Лекция, говорит он теперь, была весьма неудачна, она его возмутила и, придя домой, он взял у матери книгу Евангелий, спросил — какое самое короткое, и принялся читать, — с тем, чтобы окончательно убедиться в негодности Христианства и больше уж к этому вопросу никогда не возвращаться. Читал он третью или четвертую главу по Марку — и вдруг ощутил невидимое, но как нельзя более для него реальное, живое присутствие Христа. Это перевернуло всё. «Он имел одно виденье, непостижное уму». Он уверовал — изучил и принял церковное Христианство. А потом, будучи уже врачом, тайно принял монашество. Должно иметь в виду, что митрополит Антоний — человек очень достойный, можно доверять его искренности.