— Она хочет встретиться в Атлантик-Сити. Говорит, у вас комната в «Тадж-Махале».
Молчание. Повесил трубку? Нет, медленно и раздельно спрашивает:
— Какую мне готовят ловушку?
— Она просто хочет встретиться. Один на один. Будьте там в девять, и никому ни слова.
Сейчас опять начнет кричать, так что лучше просто разъединиться.
— А мы успеем к девяти?
— Да, — Лила просматривает расписание, — времени навалом. Молодец.
Осторожно скармливаю автомату двадцатку, вбиваю нужную станцию. Из машины сыпется сдача, серебряные доллары звенят, словно маленькие колокольчики.
Из Джерси напрямую в Атлантик-Сити не попасть: нужно сначала доехать до Филадельфии, выйти на Тридцатой улице и пересесть. Устраиваемся в вагоне, Лила жадно уплетает шоколадки, одну за другой, а потом странным жестом вытирает рот кулаком, снизу-вверх. На человека совсем не похоже.
Мне неловко. Отворачиваюсь к грязному окну. Стекло все в трещинах. Мимо проносятся бесконечные дома, в каждом таятся свои секреты.
— Расскажи, что случилось той ночью. Когда я тебя превратил.
— Ладно. Ты должен понять, почему об этом не следует знать отцу. Я единственный ребенок, притом девочка. У нас традиционная семья: женщины могут превосходно колдовать, но редко выбиваются в вожаки. Сечешь?
Киваю.
— Если отец обо всем узнает, то отомстит Антону и твоим братьям, возможно даже тебе, а я стану беззащитной малышкой, которую надо опекать. Так мне никогда не возглавить семью. Я сама отомщу, сама спасу папу, и он увидит, что я достойная наследница.
Кладет ногу на ногу, задевая меня коленом. Ботинки страшно велики, один шнурок развязался.
Да уж, глава семьи Захаровых.
Снова киваю. Вспоминаю, как Баррон бил меня ногами, как Филип стоял и смотрел. Внутри все вскипает от ярости.
— Одна ты не справишься. Тебе нужен я.
— А ты что — против? — щурится Лила.
— Помогу, если не тронешь братьев. — Да, я ненавижу их, но это семья.
— Я заслужила месть. — Она изо всех сил стискивает зубы.
— Ты хочешь поступить со своей семьей по-своему — ладно, но дай и мне поступить по-своему с моей.
— Ты даже не знаешь, что они с тобой сделали.
— Хорошо, расскажи. — Сглатываю, внутри все обмирает от ужаса.
— Хочешь знать, что случилось той ночью? — Лила облизывает губы. — Они спорили. Антон велел Баррону от меня избавиться. Ты должен был превратить меня в… не знаю во что. Стекляшку, которую можно разбить, что-нибудь мертвое. Именно об этом они и говорили, пока ты прижимал меня к ковру. Филип сказал, что если ты меня не убьешь, им придется действовать самим, тогда мне будет больно, будет много крови. Баррон все повторял: «Вспомни, что она с тобой сделала», а я кричала, что ничего не делала.