Чем закончилась история? Баян обленился, потерял нюх и стал работать в Беларуси. Один из банкоматов «проглотил» несколько карточек и вдобавок заснял фэйс Боянкова, который, понятное дело, давно был во всех милицейских банках данных. Менты города Заславля, где все это произошло, опознали Боянкова по фотографии и завели уголовное дело. Полковник Новик позвонил в Заславль и забрал дело в Минск, где его благополучно «похерили». Затем Новик и К надавали Баяну по морде и строго-настрого запретили работать в Беларуси. Тот снова ослушался и опять «спалился». Теперь дело на него завели уже в минском управлении «К». Боянкову было предложено пару лет «отдохнуть» на нарах. Сидеть одному ему не захотелось, и Вова написал заявление в Генпрокуратуру, где изложил подробности своей преступной деятельности вместе с Новиком и Миклашевичем…
Глава 50
Лед тронулся, господа присяжные заседатели
Знаешь, когда не видела тебя уже месяцев семь-восемь, было легче, чем сейчас. А сейчас… опять, с новой силой… еще сильнее полюбила тебя. Меня просто разрывает на части, когда вижу тебя и не могу даже дотронуться. Выхожу после этих судов, и моя нервная система дает сбой…
Из Катиного письма
Суд начался 6 августа — через год после того, как меня арестовали. Судья Ермоленков — худенький парнишковидный человечек, лишь на пару лет старше меня — уже на двадцатой минуте от начала процесса заявил, что моя вина полностью доказана и задавать мне вопросы нет никакой необходимости.
13 августа, к исходу пятого судебного заседания, наконец-то проснулся прокурор. За весь процесс он не проронил ни слова, не задал ни единого вопроса, не умеет пользоваться даже электронной почтой, что, однако, не помешало ему посчитать мою вину «полностью доказанной» и попросить для меня наказания в виде четырнадцати лет и шести месяцев лишения свободы. Четырнадцать с половиной лет только за то, что продал несколько тысяч иностранных дампов американскому же спецагенту… Да он, наверное, сериала «Горец» пересмотрел, только я ведь не Дункан Макклауд…
Хорошо, что мама не наблюдает эту комедию, — в зале только Катя и Коля, мой лучший друг. Сидят, уставившись в пол, будто и не родные мне вовсе. Катя нервно теребит свою сумочку и с трудом сдерживает слезы. А Коля… он словно чувствует свою вину за то, что не смог помочь мне. «Смотрите, смотрите на меня, — мысленно прошу я их. — Я все еще здесь, с вами. Да, тяжело. Да, невыносимо принимать участие в этом спектакле, но не делайте вид, что меня уже не существует…»
Утром 24 августа, в день приговора, судья прислал ко мне адвоката: