Через несколько минут машина остановилась перед воротами зоны. Показались электрические фонари, похожие на помятые фетровые шляпы, бетонный забор и ощетинившаяся рядами колючей проволоки проходная. «Велкам ту ИК-8», — сказал я про себя и сильнее укутался в свою курточку на рыбьем меху. Все-таки зря я оставил свой пуховик на тюрьме — сейчас бы он очень пригодился.
За воротами нас ждала очередная перекличка: фамилия, год рождения, срок, статья. Темно. Холодно. Сыро. И очень неуютно. Бр-р…
Снова «отстойник» — камера три на три с разбитым окном и инеем на стенах. Так три часа. Зубы на полку, очередной шмон, трижка «под ноль» — welcome to hell, guys.
Ближе к шести рассвело. В зоне подъем.
— Так, осужденные (интересно, почему ударение на первый слог?), — придурковатый, похожий на Винни-Пуха прапорщик открыл дверь «отстойника», — выходим по одному.
Облицованный кафелем коридор. И свет. Солнечный, не электрический. Веки непроизвольно закрыли глаза, отвыкшие за полтора года подвалов от естественного освещения. Так, что у нас здесь?
Цветочные клумбы, огороженные раскрашенными в яркие цвета автомобильными шинами, бронзовый бюст Максима Горького, кирпичные здания 1960-х годов постройки и сотни снующих туда-сюда людей: одни с лопатами, другие с метлами и граблями, третьи с какими-то красными повязками на рукавах… Муравейник людских судеб. Добавь красные флаги, воздушные шарики — и ты на первомайской демонстрации. «Нет, это не Рио-де-Жанейро, — подумал я, — это гораздо хуже».
Подвели к каптерке. Что это? Обычный склад, где каждому из нас выдали положенные алюминиевые кружку, ложку, вафельное полотенце, пожелтевшее от времени постельное белье, матрас, подушку и одеяло, рабочую (не тюремную) робу, кирзовые ботинки и зеленого цвета телогрейку, сшитую из старых солдатских ватных штанов.
Потом был «карантин» — отдельностоящее двухэтажное здание, где всем, с кем мы вместе приехали в зону, предстояло провести ближайшие несколько недель до распределения по отрядам.
— Так, осужденные, — вместо приветствия начал маленький пузатый начальник «карантина» по прозвищу Роллтон, — оставляем свои сумки, переодеваемся в вашу новую форму одежды и выходим на проверку.
— Что еще за проверка? — спросил я у кого-то.
— Просчет, все ли на месте. Утром и вечером. А в «карантине» вообще четыре раза в день.
— Поспать бы, начальник, — послышалось из толпы.
— Ну вот после проверки и завтрака и поспите, — ответил Роллтон. — Если бумаги подпишете…
«Бумагами» оказалось «Индивидуальное обязательство о стремлении к правопослушному поведению». Выглядело оно так: