Последовавшая на следующий день долгая и теплая встреча в кремлевском кабинете с вождем большевиков, на которой тот не жалел слов в адрес прозорливости Гопкинса и исключительности его миссии, только еще больше подогрела тщеславие спецпредставителя президента Рузвельта. Персональное бомбоубежище, эскорт охраны и прислуги, лучшие кавказские вина и блюда, о которых не могли мечтать послы США и Великобритании, окончательно вскружили голову Гопкинсу.
В Вашингтон он вернулся окрыленным, и на встрече с Ахмеровым, все еще пребывая под впечатлением бесед со Сталиным, горячо благодарил за ценные советы, которые помогли понять загадочную душу вождя большевиков. Ицхак, у которого было солидное официальное прикрытие, тонко укреплял Гопкинса в этом мнении и при каждом удобном случае искусно подогревал его честолюбие «дружескими личными посланиями товарища Сталина», чтобы исподволь подвести друга президента к мысли о необходимости более решительных шагов со стороны США по сближению с СССР. И это принесло результат.
Рузвельт внял доводам друга и стал критически относиться к оценкам Черчилля, подозревавшего «вероломного Джо» в двойной игре. Последовавшая вскоре американская военная и экономическая помощь России сыграла важную роль в ее войне с Германией. Во время того визита Гопкинса в Москву был достигнут и другой немаловажный результат — он бумерангом ударил по антисталински настроенному военному атташе Йитону, и не без активного участия Гопкинса его поменяли на лояльного к русским Феймонвиля.
Плакидин продолжал слушать Ицхака и одновременно оценивал его нынешние возможности в решении задачи, поставленной Берией. Отдавая должное мастерской работе резидента, он вместе с тем старался не подпасть под влияние незаурядной натуры Ахмерова и объективно оценить перспективы совместной работы. И чем глубже он задумывался над тем, что говорил Ахмеров, тем все большие сомнения возникали в успехе предлагаемого им замысла операции. Роль доверенного посредника между Сталиным и Гопкинсом, которую Ицхак взял на себя, являлась одновременно и плюсом, и минусом.
В этой совершенно новой ситуации Иван видел гораздо больше минусов. Одно дело — подчинить интересы США, что Гопкинс с присущей ему твердостью и целеустремленностью делал, совместной с СССР борьбе с фашизмом, где стратегические цели обеих сторон совпадали, и совсем другое — действовать по указке Сталина в борьбе с Японией. В случае, если бы Гопкинс понял, что его используют, то операцию ждал бы оглушительный провал. После этого даже самые «теплые и дружеские личные послания товарища Сталина» вряд ли бы исправили положение.