«Один, два, три», — мысленно отсчитывал шаги Павел и уже никого и ничего не замечал, кроме Люшкова.
— Эй, глаза протри! — раздраженный окрик сбитого им прохожего не остановил его.
— Ах ты, негодяй! А ну, стой! — взвился оскорбленный толстяк…
— Он? Долговязый? — одновременно воскликнули Клещов с Соколовым и приникли к окну.
— Кучерявый. Горбоносый. Каланча пожарная. Припадает на левую ногу, — повторял вслух приметы Клещов.
— Ну, шеф! Ну, голова! — Соколов поразился прозорливости Дулепова.
— А ты как хотел, Савелий?
— Чего ждем, Мефодич? Пора! — рвался тот на улицу.
— Не гони лошадей.
— Люшкова же кокнут!
— Туда ему и дорога.
— Как?
— Приказ шефа. Ждать до последнего, пока все гады из нор не повылазят. Разом прихлопнем! — рычал Клещов и не спускал глаз с Долговязого.
Павел не подозревал, что с каждым шагом кольцо засады все плотнее сжимается вокруг него. Ему оставалось пройти десяток метров и разрядить в Люшкова обойму.
«Пора!» — нашептывал Павлу один внутренний голос.
«Смотри, чтоб не получилось, как в прошлый раз. Подойди поближе!» — сдерживал другой.
«Куда еще? Стреляй! Пора!»
Перед глазами Павла возникло отечное, с темными мешками под глазами лицо Люшкова. Он, склонившись к брюнетке, продолжал что-то оживленно говорить. Она отвечала ему грудным заливистым смехом. Неспешным шагом они приближались к машине. Поравнявшись с нею, Люшков пропустил спутницу вперед и распахнул дверцу.
Павел выхватил пистолет из кармана плаща, стремительно шагнул к предателю и вскинул руку. Их взгляды сошлись. Глаза Люшкова раскатились на пол-лица. Он, как завороженный, таращился на ствол, а рот распахнулся в беззвучном крике. Павел нажал на спусковой крючок и не услышал выстрела. Злая судьба снова подставила ему ножку — пистолет дал осечку.
— Генрих! — истеричный женский вопль взорвал спокойствие улицы.
Брюнетка, потеряв от страха голову, заметалась между машиной и Люшковым. Павел лихорадочно передернул затвор и вскинул пистолет, пытаясь поймать цель. Но на его пути живым щитом встала женщина. Люшков вцепился в нее мертвой хваткой, пятился к машине и истошно вопил:
— Котов, стреляй! Стреляй!
В следующее мгновение улица взорвалась командами, ревом машин и топотом ног. Филеры Клещова брали разведчиков в кольцо.
— Взять живьем! Живьем! — надрывался Дулепов.
Павла захлестнули ярость и злость. Он видел только одного Люшкова — цель, перед которой все остальное меркло. Тот пытался втиснуться в машину. Но ему мешала брюнетка; она висела на нем неподъемной гирей. Ударом кулака Люшков сшиб ее на мостовую и нырнул в «опель». Павел нажал на курок. Грохот выстрела слился с отчаянным детским криком. Он обернулся. На него огромными, вмиг повзрослевшими глазами, смотрел мальчик и молил: