Широкий, просторный коридор освещался столь же хорошо, как и хронобункер. Лампы, укрытые выпуклыми прозрачными плафонами, изливали резкий свет через каждые три метра. А под ногами – неправдоподобно гладкий бетонный пол. Все это смахивало на кишку космического корабля. Или на какое-нибудь футуристическое метро. Правда, без рельсов.
Джеймс ступал беззвучно. Бурцев царапал пол шпорами. Нервы были на пределе. И благословением Господним казалось глухое ведро топхельма, под которым так удобно прятать физиономию. Джеймсу приходилось труднее: в ярком свете мощных ламп капюшон медиума закрывал лишь верхнюю часть лица. Впрочем, брави пока держался молодцом. Да и никто им пока не встречался. Справа и слева виднелись узкие боковые проходы, темные ниши и запертые двери. Но людей не было. Продвижению рыцаря и сотрудника эзотерической службы не препятствовали.
Потом коридор закончился.
Массивной запертой дверью. И стеной. В стене – пулеметная амбразура. Хорошая позиция – весь коридорчик простреливается.
Между дверью и бойницей стоит офицер в чине гаупштурмфюрера. С «вальтером». В кобуре. Зыркает пытливым взглядом. Не стреляет. По тевтонским крестам и балахонам медиумов здесь стрелять не принято. Сразу, по крайней мере. Сначала поговорят. Как минимум.
Они приблизились. Офицер отсалютовал.
Джеймс ответил, не дожидаясь знака Бурцева,– быстро учится, брави. Два «хайля» нацистского приветствия слились в один.
– Я смотрю, ваш цайт-тоннель заработал, господин медиум? – дружелюбно хмыкнул гауптштурм-фюрер.
Вообще-то смотрел он на Бурцева. Прямо пожирал глазами. Еще бы! Ожившая история топчется перед запертой дверью. И от гаупштурмфюрера зависит: впускать – не впускать.
– Я-я, – быстро и не особо вникая в вопрос, ответил брави.
«Да-да»-коротко и деловито. Джеймс имел сейчас вид порученца по особо важным делам, которому недосуг вести долгие разговоры. Но и гауп-штурмфюрер службу знал. Спросил, что положено: куда, мол, зачем? Лицо у этого вояки было поживее, чем у часовых хронобункера, взгляд – повнимательнее. И подобострастия в том взгляде поменьше. И из-за плеча немца совсем уж негостеприимно торчит пулеметное рыльце.
Личная охрана рейхсфюрера, – так говорил Ганс. Прежде чем брави успел ляпнуть лишнее, Бурцев выступил вперед. Звеня металлом, шаркая шпорами. Вновь привлекая все, абсолютно все внимание фрица к своей персоне. Заговорил – громко, уверенно, с должной долей рыцарской спеси, с необходимой толикой почтительности в голосе:
– Брат во Христе! Я должен без промедления видеть вашего гроссмейстера.