А после, мы не поняли что случилось. Затем Мари сказала странным и спокойным голосом — заходите, я открою. Она прижимала к лицу окровавленное полотенце — и упала в обморок, лишь отперев дверь. Эта немецкая скотина ударила ее саблей, снизу вверх, вот сюда, в скулу — и, клинок был острый, как бритва, слава богу, череп не рассек, но снес ей щеку, ухо, нос, левый глаз — как она не упала сразу от боли, а еще сумела нас впустить, не знаю! Андре наложил повязку, что еще мы могли сделать? Затем мы разошлись, как было сговорено, Иван с Марсельцем в подъезд, Легионер с Фернандо к черному ходу, Родриго с Исабель так и прогуливались внизу, ну а я и Андре приступили к исполнению приговора, эта фашистская свинья уже пришла в себя, но не могла шевелиться, так и было задумано, чтобы он все видел и понимал.
Так что не было сцены из фильма — когда он всего лишь бьет Мари кулаком, не успев выпить вина, тут вбегаем мы, он выхватывает саблю, а мы пытаемся одолеть его приемами французского бокса сават. И тем более не могло быть — когда он хочет добить меня, раненого, и тут очнувшаяся Мари хватает со стены рыцарский меч и отважно вступает в бой. Там было оружие, развешанное по стенам — но не в этой гостиной. И конечно, женщина не может так легко и долго махать громадным двуручником — это лишь кино. Не говоря о том, что эпизод явно затянут — и такой шум был бы слышен на улице, первому же немецкому патрулю. И что в таком случае делали наши товарищи на лестнице? Но сама сцена снята эффектно, эх, если бы все было так!
Ну а после нам надо было бежать, как можно скорее и дальше. Порознь — так легче было затеряться. Я сопровождал Мари, «несчастную жертву мужа-ревнивца», мы ехали к швейцарской границе, вместе, но при проверке документов не показывая, что знакомы. Это спасло ее, когда меня сняли с поезда. На вторые сутки немцы уже устраивали по всей Франции облавы, проверку с личным досмотром и обыском багажа, не ограничиваясь одними документами. Я взял кортик Тиле — по бумагам, я был отставным офицером, мог иметь кортик в вещах? Из глупого самолюбия — кортик того самого адмирала, которого так боятся британцы. Если бы не слухи о британской контрибуции, и если бы я не был моряком… Глупость, мальчишество, погубившее всех нас! Но я сделал это — и уже не повернуть назад.
Это был наградной кортик — Почетный Кортик Кригсмарине, украшенный бриллиантами, с золотым эфесом и дамасским клинком. Всего их было сделано, кажется, полсотни, и награжденные были наперечет, ведь кортики вручал, по уставу, лично командующий немецким флотом. И эта вещь никак не могла оказаться у французского отставного офицера! Немецкие жандармы не были знатоками флотских наград, но, не разъясняя причины, предложили мне сойти, вежливо предложили, «формальность, месье, уладим и поедете следующим». А Мари поехала дальше одна — слава богу, немцы не поняли, что мы были вместе! Затем приехал немец-флотский, увидел кортик — и для меня начался ад!