Берег занесен снегом, и река напоминает старое бутылочное стекло, гладь которого морщинится от течения. Вдалеке, на горизонте, в лучах солнца виден Бостон и возвышающийся небоскреб Хэнкок-Тауэр, могучий, крепкий, как одинокая колонна на руинах древнего храма. Неплохо бы выпить кофе. Я захожу в ванную и смотрю на кофеварку у раковины и заготовки кофе, в том числе с «Лесным орехом».
Стимуляторы уже не помогут, да и кофеин я почувствую разве что в желудке, давно уже пустом. За волной тошноты приходит ощущение голода, потом все стихает. В голове туман от недосыпания и настойчивый намек на боль, скорее фантомную, чем реальную. Резь в глазах. Тяжелые, неуклюжие мысли бьются, как море о дамбу, о те же неуступчивые вопросы. Мне нужно многое сделать, и я не стану никого ждать. Ждать нельзя. И выбора нет. Если понадобится, я переступлю границы. А почему бы нет? Те границы, что установила я сама, беззастенчиво нарушены другими. Я сделаю все сама. Сделаю то, что знаю и умею. Я одинока, более одинока, чем раньше, потому что стала другой. Меня изменил Довер. Я сделаю то, что необходимо, и, возможно, это будет совсем не то, чего хотят от меня люди.
На часах половина восьмого. Все это время я провела внизу, потому что, закончив с человеком из Нортон’с-Вудс, чье имя так и не установлено, а если установлено, то мне об этом не сообщили, мы с Анной занялись другими делами. Теперь я знаю о нем много такого, что ни в коей мере меня не касается, но не знаю самого главного: кто он, кем был и кем надеялся стать, о чем мечтал, что любил и что ненавидел. Я сажусь за стол, просматриваю сделанные Анной записи, добавляю к ним свои, где указано, что незадолго до смерти он съел что-то с маком и желтым сыром. Общий объем крови и сгустков в левой половине грудной клетки составлял тысячу триста миллилитров, и его сердце разорвалось на пять неравных фрагментов в области клапанов.
Нужно обязательно обратить на это внимание обвинения, говорю я себе, потому что думаю уже о суде. Для меня все заканчивается там, по крайней мере в штатской стороне моей жизни. Я уже представляю себе, как обвинитель, используя выражения и тон, недоступные мне, рассказывает присяжным, что покойный съел булочку с маком и сыр, взял собаку и отправился на прогулку. А потом его сердце разорвалось на куски, вызвав внутреннее кровоизлияние, и в течение нескольких минут в полости тела излилась почти третья часть всей его крови. Вскрытие не выявило цель смерти, но причина ее достаточно проста, и я, продолжая размышлять и строить планы, привычно записываю: