Выходим. День холодный и ясный, повсюду искрящийся лед, как будто мы оказались в хрустальной лампе. Заслонившись от солнца ладонью, я смотрю на колышущееся темно-синее море, накатывающее и разбивающееся о каменистый берег, на котором никто не живет. Отсюда когда-то давным-давно построивший дом капитан любовался видом, скорее всего не изменившимся за пролетевшие сотни лет: изломанной береговой линией с рощицей хвойных деревьев, включенной в состав прибрежного рекреационного парка с лодочным причалом.
Еще дальше, за кемпингом, находится пристань, где сегодня утром полиция и обнаружила двадцатифутовый «мако» Филдинга. Смутно припоминаю, что слышала от него о водолазном боте, но где Джек его держит, не знала. Двадцать четыре часа назад мне и в голову не могло прийти, что бот, как и темно-синий внедорожник-«навигатор» без переднего номерного знака или «глок» со спиленным серийным номером, станет предметом уголовного расследования, а все, чем владеет мой заместитель и что сделал за свою жизнь, подвергнется тщательному изучению.
По холодному голубому небу ползет на небольшой высоте оранжевый вертолет «дофин», и его десятилопастный рулевой винт «фенестрон» производит звук, описываемый как «негромкий шум», но напоминающий мне зловещее завывание транспортного С-17. Национальная безопасность проводит воздушную разведку. Мне непонятно, зачем федеральные ведомства затеяли такую масштабную воздушно-наземно-морскую операцию, разве что у властей есть основания беспокоиться за безопасность в районе Салемской бухты, поблизости от которой находится крупная электростанция. Я уже слышала слово «терроризм» — сначала от Бентона, потом от Марино, которому позвонила несколько минут назад. Впрочем, в наше время это слово звучит повсюду. Биотерроризм. Химический терроризм. Домашний терроризм. Промышленный терроризм. Нанотерроризм. Технотерроризм. Все, если как следует подумать, терроризм. Как и любое насильственное преступление есть на самом деле преступление на почве ненависти.
Я снова и снова возвращаюсь к «Отуолу». Все ниточки сходятся там. Потом мои мысли перескакивают на старого знакомого, РЭБПа, точная копия которого, похожая на гигантское механическое насекомое, стояла в съемной кембриджской квартире Илая Гольдмана. Тревожно за доктора Лайама Зальца, этого противоречивого ученого, чье сердце, должно быть, безнадежно разбито случившейся трагедией. Какое несчастье быть отчимом блестящего молодого человека, ставшего на скользкий и опасный путь — грязная наука, губительные наркотики, незаконное оружие…