– Так-так, – ободряюще закивал Порфирий Петрович. – И что же вы, вошли-с?
– Вошла.
– И куда же-с? В комнаты?
– В комнаты.
– А там что-с?
Лицо свидетельницы вдруг приняло совсем детское, обиженное выражение, из ясных глаз без малейшей задержки потекли крупные слезы.
– Алена Ивановна… на полу. – Лизавета всхлипнула. – Рученьку вот этак вывернула. Глаз открытый, смотрит. Думаю, куда это она смотрит-то, чего это она на полу-то.
– Ничком, что ли, лежала? – быстро перебил пристав.
Женщина шмыгнула носом, непонимающе глядя на чиновника, но на этот вопрос мог ответить Александр Григорьевич:
– Так точно, ничком, одна рука вперед вытянута, и голова вот этак вот повернута. А глаз, точно, открыт.
– А потом что-с?
Порфирий Петрович спросил и затаил дыхание, потому что беседа подобралась к самому важному месту.
– Гляжу – красное у ней в волосах, вот тут, – показала Лизавета на свой перевязанный затылок. – «Алена Ивановна, говорю, что это вы? Упали? Зашиблись?» На кортки присела, хотела помочь. Вдруг шорохнуло сзади…
Она снова заплакала, но теперь одними лишь слезами, без всхлипов. Надворный советник терпеливо ждал.
– Хочу обернуться, а не могу – страшно…
– Так и не обернулись? – тоже со страхом прошептал Порфирий Петрович, но уж и сам знал, каков будет ответ.
– Не насмелилась.
– А потом удар, темнота, и очнулись в больнице. Так что ли-с?
Пристав в сердцах хлопнул себя по колену и вскочил.
Свидетельница в испуге смотрела на него снизу вверх. Робко кивнула.
– Виновата, батюшка…
* * *
– Пустое-с! Всё пустое-с! – с тоскою приговаривал надворный советник, поднимаясь по лестнице большого мрачного дома, выходившего одной стороною на Екатерингофский проспект, а другой на канаву. – А главное, так и чувствовал, что никакой потачки в этом деле мне не будет-с. Интуиция-с. Знаете такое слово?
– От латинского intuitio, что означает «постижение истины, неопосредованное логикой», – блеснул Заметов, показывавший дорогу. – Вот здесь, в третьем этаже ремонт, маляры работают. А в четвертом одна квартира пустая, в ней чиновник Люфт проживал, на прошлой неделе съехал, так что на площадке Шелудяковы остались одни.
– И про это он, вероятно, знал-с.
Порфирий Петрович остановился перед приоткрытой дверью, из-за которой доносились голоса.
– Кто «он», ваше высокоблагородие? – не понял письмоводитель.
– Преступник-с. И про съехавшего немца, и про Лизавету с ее «семым часом». Про захворавшую куму единственно-с лишь не знал. Хоть это обнадеживает, всё-таки не вездесущий сатана, а тленный человек-с.
Вздохнув, надворный советник нажал медную кнопку звонка. Колокольчик, в самом деле, как и говорила свидетельница, издал какой-то брякающий, надтреснутый звук.