Паша повернулся лицом к берегу. Если отсюда смотреть прямо, то примерно за два-дцатикилометровой плоскостью воды можно угадать, теряющийся в непогожей хмари, вос-точный берег залива, а если кинуть глаз правее, то взгляд утонет в серой пелене, размывшей черту горизонта. В отдалении виднелись морские судёнышки, числом несколько, следующие то ли в порт, то ли из порта. Суша в этом месте не была по-пляжному пологой, она возвышалась над уровнем моря эдак на метр-полтора. Монотонно набегающие валы с весьма приличным шумом колотились о каменистую кромку, захлёстывая и подбрасывая тучи водяных капель. Должно быть, зимой прибрежные кусты и эти сараи превращаются в ледяные скульптуры.
За стенкой сарая бубнили на два голоса. В несмолкаемом шуме терялись слова. На ум не к месту и не ко времени пришли строки Осипа Мандельштама: "А море Чёрное, витийст-вуя, шумит, и с тяжким грохотом подходит к изголовью". Если "чёрное" написать с малень-кой буквы…. Хрен знает, о чём думается! В сарае покойник, дела приобретают острый ха-рактер. Причём тут стихи?
Бубнёж в сарае затих. Через пару минут в проёме показался товарищ Сухов, морда са-модовольная. Он грациозно для своего возраста спрыгнул на камешки и, зажав трость под мышкой, ладонями обхлопал брюки на коленях.
— Порядок, пошли!
— А с этими, что? — Павел кивнул на сарай.
Коллега улыбнулся, глаза сделались мечтательными.
— Всё путём. Наркоша до утра проспит, если раньше не разбудят по случаю. А, про-снувшись, увидит дело рук своих: собственный нож в приятельском горле, кровь на руках, а на пузе у покойника шприц использованный да ампулы с морфием. Морфий, очень кстати, отыскался в кармане убиенного. Не знамо уж, по какой нужде таскал. Сам не кололся — факт. Что ещё? Для настырных следователей повсюду кровавые пальчики. Урка, само собой, запаникует, но наличие наркоты притупит все страхи. Он обязательно примет дозу, и под кайфом, прихватив морфий, отправится в бега. Нож забудет, кровь не смоет. Его быстро возьмут, преступление, то бишь, убийство раскроют по горячим следам. Танцуют все!
Полежаев кивнул. Не самый плохой вариант и, что характерно, достоверный. Они с на-парником аккуратненько пробирались по бездорожью, стараясь не оставлять следов.
— А "Агран"?
Фёдор похлопал себя по животу.
— Он им без надобности.
Паша опять согласно кивнул.
— Слышь, за делами не сказал: китаец тут в кустах свой пуховик оставил.
Приятель искоса посмотрел на Павла.
— Даже не думай, всё ценное он прихватил с собой.
Апрель, 2004 год.
Потом Фёдор замолчал, и всю дорогу, пока добирались до машины, оставленной у за-бора на конечной остановке, он больше не проронил ни слова, о чём-то напряжённо раз-мышляя. Паша с вопросами традиционно не приставал — не впервой. Нельзя мешать напар-нику думать. Сейчас его мозг усиленно работает. Вообще-то он всегда работает, даже во сне. Добытые путём дознания разнокалиберные и кажущиеся малозначительными, если рассматривать каждый в отдельности, факты и фактики — кванты информации, постоянно и всесторонне изучаются и сортируются. В непрерывном процессе обмозговывания рождается версия, и наступает пора принятия решения. В таком разе, если хочешь хорошо — а то и вообще — жить, лучше не путаться в ногах.