! Она по-хорошему завидовала Марфуте, которая была избавлена по своему положению от необходимости носить кику, а была сейчас только в убрусе
{9} из легкого льна.
Но Ксения была уже мужней женой. Она знала, что лучше не давать своему супругу лишнего повода для очередной претензии. Ведь тот определенно будет спрашивать своих людей, как вела себя боярыня в этой поездке, куда и насколько удалялась от возка, не одна ли случайно, вызнавая самую малейшую деталь, чтобы поставить в вину своей супруге.
Потому она осталась в возке, лишь позволила себе снять поршни с запотевших ног, поджать под себя ноги на сидении. Марфута протянула ей кусок холстины, край которого намочила в воде, уже спустившись к реке и вернувшись обратно к возку, и Ксения с наслаждением протерла лицо, шею и часть груди, засунув мокрую холстину глубже за ворот поневы.
— Никогда не думала, что скажу это, но порой я хочу, чтобы мы поскорее вернулись в усадьбу, — проговорила Ксения, оправляя поневу. — В тереме так хладно ныне должно быть…
Марфута лишь вздохнула, выбираясь из возка и направляясь снова к речке, чтобы оправиться самой. Да уж, она бы тоже ныне с большим удовольствием оказалась в светлице женского терема, когда над головой нет лучей палящего солнца, а под рукой есть прохладный квас, прямо из ледника, аж чтобы зубы сводило от холода. Она с самого начала знала, что эта поездка ничего не принесет Ксении путного. Наоборот, только раззадорит боярина, разозлит еще пуще. Неизвестно еще, каким будет его гнев, ведь его жена уехала без его ведома и позволения, да еще на такой длительный срок — Ксения отсутствовала более месяца. Такое непозволительно для жены любого мужчины, будь то простой смерд или знатный боярин. За такой проступок непременно будет наказание.
Хотя, задумалась женщина, протирая холстиной грудь, мокрую от пота и молозива, уже еле сочившегося из сосков, быть может, боярин и испугается гнева сотника Калитина, ведь она знала, как любит сестру Михаил. Да еще и неизвестно, как бы поступил сам боярин Калитин, доведись ему узнать о том, что происходит в стенах усадьбы мужа Ксении, и как страдает его дочь от своего беспутного и гневливого супруга.
— Ох, Господи, велики грехи наши, рабов твоих, — прошептала Марфа и скоро перекрестилась. Вдруг где-то поодаль хрустнула ветка, и женщина выпрямилась, прижимая к груди ворот поневы. Она напрягла слух, тщательно вслушиваясь в звуки, что доносились до нее через заросли кустарника, но кроме перекрикиваний ратников, приказов Федора, ржания лошадей да стука мечей об толстые ветви ничего не разобрала. Может, подглядывает кто за ней через густую листву, затаившись будто зверь лесной? Ишь, Ирод каков!