Женщина быстро зашнуровала поневу и, едва сдерживая гневные ругательства, направилась прочь из тени обратно на дорогу. Она огляделась по сторонам, надеясь вычислить своего обидчика. Ежели это был Федоров ратник, то так и быть, промолчит она, но коли это из вотчины воин, то худо ему придется от кулаков мужа Марфы, сотника боярского. Но нет, все были тут, у дороги, все мужчины были при деле.
— Шустрый подлец! — женщине ничего не оставалось, как вернуться к возку да забраться внутрь, где изнывала от духоты Ксения.
— Ну, что там, Марфута? — обратилась она с надеждой к женщине. — Скоро ли двинемся в путь? Мочи нет сидеть на такой жаре в возке.
— Ой, твоя правда, боярыня. Жара-то нонче какова! Кабы хлеба не посохли-то, — откликнулась Марфута. — Ну, не дай Бог!
— Не приведи Господь, — повторила Ксения, и обе женщины в испуге перекрестились. В памяти обеих еще было живо воспоминание о том голоде, что был на Руси менее десятка лет назад. И хоть они были девочками в то страшное время, но забыть то, что творилось на земле русской, не смогли. В первый год лето было сырым. Дожди лили, не переставая, а к жнивеню {10} вдруг ударили морозы. Все растения замерзли на корню. Старых запасов хлеба едва хватило на скудное питание да на новый посев, но семена не взошли, залитые сильными дождями. Сотни голодающих устремились в города. Люди умирали целыми семьями, несмотря на царские меры. Около трети страны погибло в эти страшные годы.
Калитины все это время провели в родной вотчине, почти на осадном положении, ведь на третий год неурожая люди буквально обезумели, лишившись всего человеческого, что только есть в создании Божьем по образу и подобию своему. Ксения слышала, как шепталась челядь тогда, будто в Москве трупы лежат чуть ли не на улицах, будто люди дошли до того, что охотятся на человека, словно на зверя, чтобы потом съесть его.
Спустя некоторое время импровизированный брод был готов, и маленький отряд двинулся через речушку. Сначала переправились некоторые ратники из сотни брата Ксении, затем двинули возок. Марфута сидела, вцепившись в сидение обеими руками так, что пальцы аж побелели от напряжения. Она с детства боялась воды, едва не сгинув в омуте, когда плавала с деревенскими детишками в пруду вотчины Калитиных. Потому-то что-то глубже самой мелкой лужи вызывало у нее дикий страх, заставляя ее забыть обо всем на свете.
Ксения тоже опасалась за переправу, ведь это было довольно непредсказуемым делом. Там, где прошла лошадь, могло застрять колесо, увязнув в ветвях или в песке, а течение речушки могло и снести с места, перевернуть возок вместе с пассажирами. Она схватилась одной рукой за образок, что висел у нее на шее, прямо через ткань поневы, а другой отодвинула занавесь, чтобы наблюдать за переправой и быть готовой к опасности, если таковая возникнет. Ее глаза тут же встретились с глазами Федора. Он был тут, подле ее возка, сразу же за оконцем. При желании она могла бы протянуть руку и коснуться его. Увидев его рядом, Ксения немного успокоилась. Что бы ни произошло, Федор не даст ей умереть…