Он прекрасно видел, как, захватив лучшие школы и обеспечив своим чадам высшие баллы на экзаменах и университетский диплом, они затем якобы во имя прогресса сделали так, что наиболее оплачиваемые посты в государстве доступны лишь им, с их образовательным цензом. Поскольку каждая сфера приложения сил находится под контролем общества, человек должен показать не только умение справиться с делом, но и подтвердить свою квалификацию. Художнику недостаточно уметь рисовать при поступлении в школу изящных искусств — он должен еще иметь высшие оценки по биологии и математике за среднюю школу. Знание предмета и опыт ничего не стоят, если у человека, занимающегося социальным обеспечением, нет диплома, точно так же архитектор может построить кафедральный собор под стать Йоркскому, но без необходимого квалификационного свидетельства его не наймет на службу ни один муниципальный совет.
Многие из единомышленников Джона хотели национализировать землю, и в принципе он полагал правильным изъять ее у самодовольных снобов, вроде тех, которых мать приглашает на званые обеды; но потом он вспомнил о фермере, их стэйнтонском соседе, которому принадлежало здание местного муниципалитета; он едва умел писать и читать, однако поля его и скот были лучше ухожены и давали больший доход, чем у самых что ни на есть дипломированных агрономов. Так вот, если лейбористская партия национализирует землю, сын этого фермера не сможет больше возделывать свою пашню, потому что не в состоянии сдать два экзамена на аттестат об общем образовании. И что же, хозяйствование землей перейдет к сыну какого-то городского буржуа с дипломом агронома, полученным в Политехническом институте?
Его начал пробирать холод — он пошел дальше, размышляя о том, что вполне мог бы бросить политическую карьеру, если бы не боязнь разочаровать Паулу Джеррард, ибо даже здесь, среди полей, среди безмолвия природы, он чувствовал всепоглощающую, непреодолимую любовь к этой худенькой смуглой девушке, оставленной им в Лондоне. Она занимала теперь едва ли не все его мысли. Он шагал лесами и полями Северного Йоркшира, а душой был в трехстах милях отсюда, в Приннет-Парке, доме Джеррардов, и любовался улыбкой, которой в воображении его одаривали прелестные губы Паулы.
Она не снилась ему ночами, но каждое утро он пробуждался с сознанием, что нечто яркое и непостижимое ворвалось в его жизнь, как если б накануне вечером в дом пробралась тигрица и в бельевой корзине оказался потом целый выводок тигрят. И если в течение дня его порой занимала обычная, будничная жизнь — игры с детьми или чтение газет, — то другая половина его «я», преисполненная любви к Пауле Джеррард, в это время ждала своего часа. Он мог раскрыть «Таймс» и вдруг почувствовать, как заколотилось сердце, прежде чем сознание отреагировало на то, что среди объявлений в финансовой колонке глаз выхватил название банка ее отца. Или вот, накануне, в сочельник, он сидел и пил чай на кухне со своими и соседскими детьми, когда от случайной реплики одного из этих йоркширских ребят у него перехватило дыхание, словно от внезапного порыва ветра. Джон попытался вспомнить, что же он такое услышал: «Мы с Полом идем в воскресенье на феерию…» Настолько возбужден был его мозг, что одного схожего слова — Пол и Паула — оказалось достаточно, чтобы мозг передал сигнал в солнечное сплетение.