Она повернулась к нему, схватила за руку и лихорадочно прошептала:
— Я лгала вам.
— Когда?
— Я спала с ним.
— С кем? С Терри Пайком? — Да.
Джон высвободил руку и отвел от Паулы взгляд.
— Это случилось после того коктейля, который я устроила в его честь. Помните, я вам рассказывала. Он был так этим унижен. И мне пришлось… чтобы доказать… сама не знаю… доказать, что я понимаю его.
— Только тогда, один раз? — спросил Джон холодным, бесстрастным тоном стряпчего, ведущего перекрестный допрос.
— Нет, — сказала она уныло. — Чего притворяться. У нас был роман.
— И долго?
— Я не любила его, — сказала она. — До суда. После суда мы приехали сюда. Это была последняя наша встреча. Я должна была оставаться с ним до тех пор. Но теперь все кончено. Он знает. Больше мы не виделись.
— Но до рождества, до суда, когда мы уже встречались, вы продолжали видеться и с ним.
— Я не любила его. Я вас люблю. Но я была ему нужна. Я просто не могла взять и отшвырнуть его. Но быть близкой с вами и с ним я тоже не могла. Я думала об этом и поняла, что не могу, хотя дороги мне были вы.
— Понятно, — с сарказмом протянул Джон. — Я вам безмерно благодарен за вашу откровенность…
Она ответила не сразу. Тихо, удрученно сказала:
— Я знала, что это оттолкнет вас от меня, но просто не могла видеться с вами и молчать.
Они сидели рядом, как на парковой скамейке сидят совсем чужие люди, не глядя друг на друга, выжидая, пока утихнут эмоции, подобно тому, как утихает урчание в животе.
— В конце-то концов, — произнес наконец Джон, — у меня ведь была Клэр… я хочу сказать, у нас обоих, когда мы встретились… были прежние обязательства…
Она повернулась к нему, судорожно вцепившись рукой в обивку дивана.
— Я никогда больше не увижусь с Терри, — сказала она. — У меня нет никого, кроме вас, и, если вы не хотите меня, я буду одна.
— Хочу, — прошептал он.
Она вдохнула воздух полной грудью. — Ну так вот я.
Он поцеловал ее — она прильнула к нему. Так они первый раз отдались своей любви.
В последующие недели Джон редко возвращался домой до полуночи, и Клэр, казалось, смирилась с тем, что должна жертвовать обществом мужа ради его политической карьеры. Время от времени она предлагала поехать с ним в Хакни-и-Харингей и всякий раз с видимым облегчением встречала его отказ, а он говорил, что предпочитает держать ее в резерве на время самих выборов.
Поскольку два вечера из трех, проводимых в Северном Лондоне, он бывал у Паулы, очень скоро у него почти вошло в привычку из конторы ехать прямо к ней, принимать ванну под неусыпным оком зеленой лягушки на мыльнице, переодеваться в джинсы, шелковую рубашку и пуловер; вместе обедать у Паулы или где-нибудь в другом месте — в зависимости от ее настроения, возвращаться, ложиться в постель, а около полуночи, снова надев белую бумажную сорочку и костюм, выходить на булыжную мостовую, брать такси и ехать домой.