— Но большинство людей об этом понятия не имеет. Джон рассмеялся:
— Конечно! И не надо, чтобы имели. Прочь сомнения! Это так же необходимо в юстиции, как в политике или, скажем, в театре. Если зрители будут думать, что Гамлет никакой не принц датский, а обычный актеришка, снимающий однокомнатную квартиру в Кригливуде, — да они больше в театр не пойдут.
— А политики — тоже актеры?
— Всякое бывает.
— Я думала, у вас есть твердые принципы.
— Принципы — да, но никаких иллюзий. Люди жаждут социальной справедливости постольку, поскольку она им что-то сулит.
— Так чего же ради мы с вами стараемся изменить общество, если это не сулит нам ничего хорошего?
— Клэр сказала бы — из тщеславия.
— Разве она не социалистка?
— Нет. Совсем наоборот. — Он допил джин.
— Забавно. — Паула подошла, взяла у него стакан. Ощутив ее близость, ее запах, Джон совершенно непроизвольно подался лицом вперед и коснулся губами ее губ. Она, как ему показалось, покраснела под прядями, упавшими ей на лицо, и вскинула голову, не отстраняясь, а как бы завершая движение от камина к столику с напитками.
— Значит, она из консерваторов? — продолжала Паула, как будто никакого поцелуя не было.
— Инстинктивно — да, но не по убеждению.
— А кто же будет устраивать приемы?
— Надеюсь, в Хакни-и-Харингее ей этого делать не придется.
— Это дела не меняет. Социалисты ведь приветствуют в женщинах независимость суждений. — Она вернулась к камину и протянула Джону его стакан.
— Все гораздо сложнее, — сказал он.
— А именно? — Она стала спиной к камину, глядя на Джона сверху вниз.
— Вопрос в деньгах, — сказал он. — Но это вас не должно интересовать.
— Меня интересует все, что вас касается, — сказала Паула, — но я не хочу лезть в вашу личную жизнь.
— Лезть-то, собственно, не во что. Все дело в том, что, если я стану членом рарламента, мои доходы сократятся и нам придется изменить образ жизни. А Клэр этого не хочет. Она считает, что игра не стоит свеч.
— Как странно, — тихо произнесла Паула, не поднимая глаз от стакана. — Другая бы на ее месте гордилась вами.
Она произнесла это с необычной для нее застенчивостью, и весь ее облик — резко очерченное, смуглое лицо и тоненькую стройную фигурку — словно затянуло дымкой несказанной, нежности. Джон поставил на столик стакан, поднялся и шагнул к ней. Взяв ее за плечи, он спросил:
— А вы гордились бы мной?
Она продолжала смотреть в свой стакан. Затем подняла глаза на Джона; во взгляде ее были страсть и одновременно боязнь.
— Да, — сказала она. — Я бы вами гордилась.
Он взял ее за плечи, прижал к себе, поцеловал, а она осталась неподвижно покорной — лишь едва коснулась его губами.