— Останься и поешь. Подойди к огню.
Я качнула головой, быстро, словно стряхивая упавший лист. Он понял. Он знал, что я не могу остаться, и понимал почему. Когда я глянула за его спину, в угол, то увидела, как Сара поднимает сына, и услышала ее голос:
— Птенчик мой…
Я сильная, но не всегда. Я вновь посмотрела на него и сказала:
— Я пойду.
Некоторые поступки тяжело совершать, даже если они правильные. Даже если ты знаешь, что они хорошие, добрые. Я была рада, что оставила травы для тех людей, не знавших хайлендских зим. Это было хорошее, доброе дело.
В хижине все еще тлел очаг. В моем маленьком домике витал мягкий травяной аромат и запах кур. Мне казалось, что я отсутствовала дольше, чем на самом деле.
Я повсюду разнесла травы в те последние дни. Я пошла в Ахнакон с лавандой, потому что леди, жившая там, очень любила ее запах. Под мелким снежком я принесла розмарин в Инверригэн — ведь он так хорошо очищает комнату, а я знала, что там много людей. Мальчик, который искал со мной мед, спал на полу с открытым ртом, а у стены общей комнаты выстроились мушкеты. Капитан, тот человек, которого звали Глен-Лайон, сидел за столом с сыновьями Инверригэна, они играли в карты. Его глаза были похожи на черные пуговицы. Он взглянул на меня, когда я вошла, но я не ответила на его взгляд. Вместо этого я вложила розмарин в ладонь хозяйки дома и шепотом рассказала ей, как его использовать. Она кивнула. Она выглядела старой и усталой, и когда я уходила от нее, то подумала: «Пусть все с тобой будет хорошо. Пусть воздух будет чистым. Пусть все будет хорошо».
Я принесла яйца в Ахтриэхтан. Жена старика взяла их в руки, кивнула и провела меня в тепло комнаты. Я пришла не за этим. Я пришла не за едой, а чтобы принести ее, потому что знала, что они зарезали последних кур для этих людей, а у Ахтриэхтана старые кости. Но она подтолкнула меня к огню, поцеловала, сказала:
— Ешь!
Я насчитала там семерых солдат. Ахтриэхтан вытащил волынку изо рта и похлопал меня по плечу:
— Сассенах!
От него пахло овсом. Я помню это.
Он читал стихи у огня, и мне было не важно, что в них лишь гэльские слова. Я чувствовала, что понимаю их. Я знала достаточно. Я чувствовала достаточно.
Я оставила пригоршню торфа у дома Иэна. Это был небольшой дар, малая кроха, а малые крохи иногда помогают больше, чем нам кажется.
На некоторое время я успокоилась. Я смотрела на большой белый пустой Раннох-Мур и думала: «Да. Все хорошо». Я находила утешение в немудреных занятиях — доила коз, гладила их, любовалась простой красотой коротких зимних дней. Олени оставляли следы. Орлиное перо лежало на снегу, я подняла его и взяла себе.