— Да. Бегите. Доберитесь до Аппина. Я не думаю, что хоть одна живая душа в безопасности этой ночью.
Он отступил назад. Посмотрел на землю и издал такой звук, словно устал от всего на свете, от меня — словно не доверял мне вовсе, в конце концов. Он развернулся. Положил руку на затылок, а я мысленно просила: «Прошу, послушай…»
— Да. Да. Ты говоришь о том, что тебе говорит сердце? Я ощущал беду с тех пор, как они пришли сюда, — вот тут. — И он показал на свою грудь. — Они улыбались и пели, а мы кормили их, и все-таки… Я найду брата и скажу ему. Я пойду к Инверригэну и послушаю через дверь.
— Не теряй времени. Уводи столько, сколько сможешь.
— Да.
Он пристально смотрел на меня, будто впервые увидел и мы никогда не встречались раньше. Его глаза сверкали.
— Я должна идти.
Он сделал шаг вперед:
— Что? Куда?
— В Инверлохи, — сказала я ему. — Я побегу туда. Ты говоришь, что полковник Хилл хороший человек и друг кланов, так что я расскажу ему. Я расскажу ему, что в Гленко убивают людей, и он вернется со мной, приведет людей и лошадей — я должна идти.
Я хотела сказать ему: «Спаси свою жизнь. Не вздумай погибнуть». Я хотела говорить о своих чувствах, они были огромны и не умещались в слова. Но я ничего не произнесла.
Зато он сказал. Окликнул меня, когда я двинулась на север. Он проговорил:
— Мы еще увидимся, Корраг.
И я поверила — так же, как он поверил моим словам. Поверила, как будто у него тоже был дар предвиденья.
Я коротко улыбнулась.
А потом побежала.
Я бежала. Бежала.
Возьмите мою руку. Я бегу. Сижу в клетке, в кандалах, но я бегу. Я бегу на север к Инверлохи. Я бегу, чтобы спасти их жизнь.
Завтра я расскажу вам о резне в Гленко. О мертвых и живых. О нем. Обо мне.
Возьмите мою руку. Я бегу. Всю свою жизнь я бежала.
Джейн, любовь моя, прости меня за прошлое послание. В нем чувствовался виски, как и у меня в крови. Сейчас его нет.
Уже сильно за полночь. Я стоял в темноте, окруженный плеском капающей и бурлящей воды, глядя на то место, на котором она умрет. Я видел столб и много веревок. Они приготовили больше веревок, чем понадобится, ведь она такая крошечная.
Она говорит о даре предвиденья. Глядя на меня глазами глубокого серого цвета, она рассказывает писклявым голосом о том, что известно ей о своем теле, — о желудке, о костях. Я слушаю. Когда-то я бы отвернулся, зашипел, принялся молиться. Но сегодня ночью я внимал тому, что она знает, что любит и во что верит.
Во что верю я? В Бога. В Его доброту. Я верю, что, если Он есть в жизни человека, она становится богаче, и светлее, и целеустремленнее. Я всегда верил в это. Но теперь я, кроме того, понимаю, что и другие могут думать так же — о своих богах, своих религиях. Она мечтает, возможно, о том дне, когда все люди познают искусство траволечения. Или, скорее всего, она очень твердо верит, что в этом мире больше света, чем тьмы, больше добра, чем зла, больше красоты, чем может изничтожить любая жестокость, и, быть может, она страстно желает, чтобы другие тоже увидели это, а не пытались изменить существующий порядок вещей. Я признаю, она помогла мне познать красоту. Я раньше видел ее только в благочестии и в тебе. Но красива гора. Прекрасно ночное озеро.