— Мо, пожалуйста! Мне только нужно, чтобы вы подтвердили некую вероятность. Все остальное я сумею вычислить сам. И время не терпит. Этот человек, возможно, охотится за призраками — за любым, кого сочтет призраком. Он уже убил нескольких людей из плоти и крови, очень важных людей. Я не уверен, что он сам об этом знает. Помогите мне. Помогите ему!
— Хорошо, если только смогу. Говорите.
— Человек этот уже давно существует в постоянно меняющихся, крайне стрессовых обстоятельствах. И все это время — под прикрытием некой личины. Личины-приманки, очень заметной и с сильной негативной окраской. Для того чтобы оставаться на виду, приходится испытывать чудовищное давление. Цель затеи — выманить объект, аналогичный самой приманке, убедив, что приманка представляет для него угрозу. Заставить его выйти из укрытия… Вы меня понимаете?
— Пока да, — отозвался Панов. — Вы говорите, что этому человеку-приманке приходилось в условиях постоянного давления поддерживать привлекающий внимание негативный образ. Каково было его окружение?
— Более жестокого не придумаешь.
— Как долго он в нем находился?
— Три года.
— Боже правый! — воскликнул психиатр. — И ни одного срыва?
— Ни одного. Двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году, в течение трех лет. Постоянно в чужом обличье.
— Когда же вы, идиоты, научитесь чему-нибудь? Самый последний заключенный в самом страшном лагере и то имеет возможность оставаться самим собой, разговаривать с другими, которые остаются самими собой… — Панов осекся, осознав вдруг смысл собственных слов и интерес Конклина. — Значит, речь именно об этом?
— Я не вполне уверен, — отозвался разведчик. — Все так туманно, запутано, даже противоречиво. Я вот что хотел спросить. Может ли случиться так, что человек, оказавшийся в таких обстоятельствах… и впрямь поверит, что приманка — он, усвоит характер выдуманного персонажа, срастется с легендой настолько, что поверит: это он.
— Ответ столь очевиден, что я удивлен, почему вы вообще меня об этом спрашиваете. Конечно может. Вероятно, так и случилось. Спектакль затянулся, его невозможно выдержать, если не сделать неотъемлемой частью действительности. Актер, не сходящий со сцены в пьесе, которая никогда не кончается. День за днем, ночь за ночью. — Доктор вновь помолчал, затем осторожно спросил: — Но ведь вас интересует не это, верно?
— Верно, — ответил Конклин. — Я хочу опередить человека-приманку. Я вынужден, это единственно разумное решение.
— Постойте, — резко оборвал его Панов. — Здесь нам лучше остановиться. Я не ставлю диагноз вслепую. Тем более понимая, куда вы клоните. Не выйдет, Чарли. Это развяжет вам руки в деле, за которое я не желаю нести ответственность — независимо от того, заплатите вы мне за консультацию или нет.