сомневается в истинности и стойкости этих добродетелей Иова, и Йахве разрешает испытать его потерей имущества, гибелью детей, болезнями. Обрушившиеся на Иова несчастья и страдания приводят его к искусу строптивости и непослушания, однако герой не поддается искушению и торжествует подлинная, проверенная, высшая добродетель — полное послушание йахве:
И отвечал Иов Йахве и сказал:
Теперь знаю: Ты можешь все
и невозможно противиться Тебе!
[99, с. 624; 42, 1–2]
Если к сказанному добавить, что подвергающий сомнениям многие общепринятые ценности автор книги «Экклесиаст» восклицает:
Однако знаю я и то,
Что благо — бояться бога и тем, кто его боится,
А блага нет нечестивцу, не удлинятся дни его, подобно тени,
Потому что бога он не боялся
[99, с. 647; 8, 12–13],
то следует согласиться с теми исследователями [165, с. 263–271; 183, с. 273–276], которые признают послушание Йахве, безусловное повиновение ему основой ветхозаветной системы моральных ценностей и норм, стержнем ветхозаветного идеального человека.
Весь приведенный материал, а он без труда может быть увеличен, кажется, позволяет определить идеального человека древневосточного общества как человека послушного и древневосточную культуру как «культуру послушания».
Однако такое определение, при всей его лапидарности, представляется неприемлемым не только потому, что столь многозначное и сложное явление, как культура, едва ли возможно втиснуть в один признак, каким бы емким он ни был, но и по другой, более веской причине.
Бог Ра, правивший когда-то на земле, сказано в древнеегипетском мифе [78, с. 86–89], состарился, «и тогда люди замыслили злые дела». В вавилонском «Сказании об Атрахасисе» говорится о том, что сотворенный богами род людской настолько расплодился, что Энлиль на собрании богов заявляет:
Шум человека меня донимает.
Людей не меньше, их стало больше.
Гомон их меня беспокоит
[122, с. 62; II, стк. 7 и сл.].
Согласно ветхозаветному мифу само становление человека предполагает непослушание, ибо первочеловек стал человеком только через нарушение запрета Йахве вкушать от «дерева добра и зла», подобное непослушание усугублялось и последующими поколениями людей. Все эти и многие другие примеры доказывают, что древневосточный человек, признав послушание высшей добродетелью, не абсолютизировал и не упрощал ее, а с течением времени все отчетливее осознавал, что сама человеческая сущность предполагает возможность непокорности, что послушание человека (свободного человека и отчасти полусвободного-полузависимого) отличается от абсолютного и безусловного повиновения нечеловека или «недочеловека» — раба тем, что оно не только допускает, но и предполагает в некоторых случаях непослушание.