— Он прекрасный наездник, сэр, — вздохнул я.
Принц искоса посмотрел на меня.
— Все мы порой делаем глупости, не так ли, Рэндолл? Вы это хотели сказать?
— Да, сэр.
«...И хочу поскорее заснуть.»
— Но почему вы так уверены, что это не были ваши террористы?
— Потому что, по словам Джонни, это были самые обычные люди. Джонни рассказал мне, что они ничем не отличались от других англичан... а террористы совсем не были на них похожи.
Джонни и принцесса поднялись по лестнице и вышли на балкон. Принцесса пребывала в самом безмятежном настроении, но Джонни в моем присутствии весь день чувствовал себя неуютно.
— Джонни, хорошо ли вызнали Малкольма Херрика? — спокойно спросил я.
— Кого?
— Херрика. Журналиста. Он писал для «Уотч».
— Ах, этого... — Было видно, что воспоминание не доставило Джонни никакого удовольствия. — Он был в Бергли. И все время увивался вокруг Ганса. Э-э... Ганса Крамера. — Он умолк, в чем-то засомневавшись, но потом пожал плечами и продолжил:
— Мне не нравился этот тип. Спросите, почему?
Он все время называл меня «парень». Не могу сказать, чтобы это было мне по душе. Я посоветовал ему пойти в задницу. И с тех пор его не видел.
Слова «пошел в задницу» показались мне недостаточно веской причиной для того, чтобы поместить человека на первое место в списке приговоренных, как это сделал Малкольм. «Парень», «пошел в задницу»... следующая станция «Алеша».
«Я устал, я вернулся с охоты...»
— Карты на стол, Джонни, — сказал принц. — Били тебя эти двое парней или нет?
За краткий миг на лице Фаррингфорда отразилось множество эмоций. Он начал было кивать, но затем пристально посмотрел на меня, по выражению моего лица угадал, что я вывел его на чистую воду, и виновато улыбнулся, как нашкодивший мальчишка.
Принц поджал губы и покачал головой.
— Джонни, пора взрослеть, — сказал он.
Двумя днями позже, во время уик-энда, ко мне пришла Эмма, серебристая, хрупкая и переполненная энергией.
— Как гнусно с твоей стороны валяться в кровати, — заявила она. Ненавижу смотреть на перекошенную лихорадкой рожу.
Она непрерывно носилась по комнате, пытаясь растратить свою энергию в бесцельном движении.
— Ты хрипишь, как старая бабка, — сообщила она. — И плюешься... действительно отвратительная болезнь.
— Я думал, что тебя привлекает проза жизни.
— Почему ты попросил меня прийти? — спросила Эмма, перекладывая щетки на моем туалетном столике. — Обычно когда ты болеешь, то требуешь, чтобы я держалась подальше.
— Хотелось побыть в твоем обществе.
— О! — Эмма посмотрела на меня взглядом раненой птицы, на ее лице появилось смущение, и она быстро вышла из комнаты. Вечер пятницы, подумал я. Еще не пришло время говорить правду.