Деревья со скрипами и стонами раскачивались, одно за другим выдирая из земли коричневатые корни. Сдвигались пласты коры, образуя на массивных стволах нечто вроде нахмуренных, гневных лиц; точно гнилушки в сумерках, засветились зеленоватые глаза. Чарус вгляделся — ба! — вот у этого копьероста лицо Олеси! Ну да, точно, точно! У прямой, высокой сосны — Линды, у зеленника — Салли, у игольника — Светланки. Ай да Фатима, ай да придумала!
Над головами девчонок-ворожей сгустился лёгкий золотистый туман. Длинные отростки потянулись к деревьям, ласково касаясь стволов, точно передавая им людскую силу. Кора трескалась, образуя нечто вроде волос; ветви щепились вдоль, длинные корявые пальцы тянулись к невозмутимо шагающим серым тварям; живая стена сдвигалась, вот зеленые бойцы Фатимы сомкнули ряды за спинами бестий, вот сдавили их с боков. Только теперь твари Ведунов, похоже, поняли, что так просто добраться до двуногой сыти им не дадут, и принялись драться.
Стальные когти полоснули по ближайшему стволу-и дерево, казалось, закричало от боли. Закричала от боли и Олеся — от правой ключицы вниз пролегли пять кровоточащих царапин. Изогнутые крючья оставили глубокие борозды — однако в этот миг протянувшийся вперёд корень подсек лапы твари. Как ни была она крепка, старый, толстенный корень древнего копьероста оказался сильнее. Бестия опрокинулась, и со скрипом опустившиеся руки-ветви вцепились ей в глаза, в горло, в пасть, норовя разодрать челюсти. Удар когтистой лапы — и одна из ветвей с сухим треском переломилась. Олеся вновь вскрикнула, встряхнула ушибленной рукой, но место сломанной ветви тотчас заняла другая.
Потекла тёмная кровь.
Стоявшие в кругу девчонки завопили и заверещали что-то совершенно нечеловеческое, ведун-ское; перекошенные лица (обычно такие симпатичные и милые) сделались едва ли не страшнее, чем у серых тварей; деревья смыкали ряды, и сгрудившиеся вокруг Чаруса и Ворожей парни уже ничего не видели. Копья невольно начали было опускаться; слышался только скрип и скрежет, к которому внезапно прибавились какие-то странные мокрые шлепки; Салли с брезгливым видом встряхнула руками, словно измазавшись в чём-то гадостном.
— Вот это да, — проронил Кукач. — Ну Фати дает! Мне б сроду до такого не додуматься.
Высоко-высоко над деревьями внезапно взлетело нечто небольшое, окровавленное; взлетело и шлепнулось прямо под ноги мальчишкам. Чарус вгляделся — это был с мясом вырванный из орбиты глаз серой бестии.
Битва оказалась беззвучной — твари то ли не имели языков, то ли не чувствовали боли. Лишь один раз Чарусу и его десятку пришлось вступить в дело — когда одна из бестий, уже вся окровавленная, с разорванным боком, с зияющими ранами на груди (со стороны казалось, что у неё пытались вырвать сердце голыми руками), прорвалась-таки через строй живых деревьев, ринувшись прямо на вожака Твердиславичей.