Пять копий ударили одновременно, разрывая ветхий покров плаща. И — провалились в пустоту.
— Да ведь это пугало! — ахнул Тарни, от неожиданности заговорив вслух.
Чёрный плащ оказался накинут на грубо стянутый прутняком жердяный остов. Вместо рук — выбеленные сухие отростки смертенца, вместо лица — пласт белой же коры хищного мохнача.
Обманули, провели как детей, как желторотых птенцов! Твердислав чувствовал, как от бешенства закаменели скулы. И они тоже хороши — так глупо попасться!
Вожак клана уже понимал то, чего не успели ещё осознать остальные — ловушки так просто, забавы ради, никто не ставит, и раз Ведунья позаботилась оставить здесь своё подобие — значит, западня подготовлена по всем правилам.
Он ещё успел крикнуть остальным: “Встаньте в круг!”, — когда окружающая островок вода внезапно забурлила и вспенилась. Ведуньина свита, та самая, которую видел Тарни, с воем, визгом, рычанием и скрежетом пошла в атаку. А над тёмной гладью старицы, скрестив на тощей груди костяные хватала, недвижно застыла сама Ведунья. Тонкий визгливый смех прокатился по-над болотами, негромкий, но перекрывший весь поднятый свитой хай.
И один лишь Твердислав разобрал в этом визгливом смехе слова:
— Отдай Ключ-Камень. Отдай, отдай, отдай! Он не успел бы ответить, даже если б захотел — саламандры изрыгнули огонь.
Когда Буян пришёл в себя — словно вынырнул на поверхность душистого моря небывалых грёз — ламия по имени Олъ-тея сидела на краю приютившей их ямины, закинув ногу на ногу, и с ленивой грацией расчёсывала деревянным гребнем медно-рыжие кудри.
— Ну что, понравилось? — подмигнула она изгою.
Понравилось? Не то слово! Сладкий дурман, пьянящее наваждение, истома, за миг которой, казалось, отдашь всю оставшуюся жизнь. Ламии знали толк в плотских утехах. Там, где неумелая, дрожащая девчонка только и могла, что опрокинуться на спину, раздвинуть ноги да покрепче зажмуриться, ламия творила чудеса. Губы Буяна вспухли от поцелуев. Он никогда не знал, оказывается, что это такое — настоящий поцелуй. Он никогда не знал, что руки могут оказаться настолько ласковыми — мягкими, нежными, и в то же время — требовательными и настойчивыми. Да, совсем не так, как было с другими…
Ламия соскользнула с края ямы — единым слитным движением, мягким и грациозным.
— Нам пора. — Полные губы улыбались понимающе и чуть-чуть лукаво — знаю, мол, что больше всего на свете тебе хочется вновь сграбастать меня, но это, извини, ещё впереди.
Буян покорно склонил голову. Что ему ещё остается делать? Выбора нет. Джейана не помилует, и слезы Нумико не помогут. Да и как теперь, после всего случившегося, той же Нумико в глаза смотреть? А здесь, может, перед смертью ещё разок удастся— он невольно покосился на низкий вырез платья Ольтеи.