Но тут фру Энгельгард, разбуженная его неотступным взглядом, открыла большие карие глаза, откинула волосы со лба и приподнялась на постели.
— Что такое?.. Почему ты одет?
Он не ответил.
— Уже утро?
Опять молчание.
— В чём всё-таки дело? Ты заболел?
— Нет… пока нет.
— Пока нет? Что это значит? Ты как-то странно смотришь на меня. Что с тобой?
— Я хотел бы… я опасаюсь заболеть… смертельно заболеть… как Ниргор.
Словно молния пробежала по её лицу. Но тут же она улыбнулась и, несмотря на мертвенную бледность, покрывшую её щеки, сказала спокойным, ровным голосом:
— Что за бред? Причём здесь болезнь… болезнь вашего друга? Ведите себя прилично.
— Мне очень отрадно, что вы не осмелились произнести его имя в таком месте. Но это-то вас и выдало. Постараюсь говорить яснее. Пока вы спали, я догадался, — всё равно каким путём, — что вы были любовницей Ниргора и что ваш обман, ваша неверность заставила его покончить с собой. Теперь вы меня поняли?
Она наклонила голову и прикусила дрожащую губу.
— Убирайтесь! — сказала она вполголоса, но повелительно, и прикрыла краем простыни обнаженную грудь. — Убирайтесь отсюда, говорят вам!.. Всякий деревенский пентюх будет тут…
Пер подался к ней, чтобы бросить ей прямо в лицо «шлюха!», но вовремя опомнился. Чувство собственной вины удержало его. Он молча повернулся и вышел.
Внизу он разбудил дежурного портье и потребовал счёт. А расплачиваясь, подумал, что не может быть и речи о том, чтобы принять наследство Ниргора. Потом поспешил домой через мрачный и пустынный город.
Дело было глухой ночью, в тот короткий промежуток, когда улицы пустынны и гулкие шаги случайного прохожего отдаются от стен домов. Из кафе разлетелись последние ночные совы, страж порядка ушел поболтать с коллегами, и только воры да запоздалые посетители небезызвестных переулков ещё не отошли ко сну.
Какой-то господин вынырнул из такого переулка, подняв воротник пальто и надвинув шляпу на глаза. Они разминулись с Пером возле фонаря. И Пер, посмеивавшийся, бывало, над вызывающим и одновременно пристыженным видом грешников, когда те крадучись пробираются домой, на сей раз отвернулся, чтобы избегнуть этого зрелища. Он представил себе, как выглядит он сам, и у него недостало сил посмотреть на своего двойника, на отражение своего позора.
Очутившись наконец на Хьертенсфрюдгаде, в маленьких комнатушках, где в последнее время всё раздражало его, Пер вдруг испытал странное довольство, непривычное чувство покоя и умиротворения. Он поспешно разделся, юркнул в постель и, устраиваясь поудобнее, вспомнил, как, ещё ребёнком, с головой залезал под перину, наслушавшись перед этим в темноте страшных сказок старой одноглазой няньки.