- А ты не думаешь, что тебе имело бы смысл опровергнуть эту историю? неуверенно спросил Майкл.
- Ничего опровергать я не буду. Если вышла наружу - тут уж ничего не попишешь.
- А Динни знает?
- Да. Она читала поэму. Сначала я не хотел ей рассказывать, но потом все-таки рассказал. Она приняла это так, как не смог бы, наверно, никто другой. Удивительно!
- Но, может, ты должен опровергнуть эту историю, хотя бы ради нее.
- Нет, но с Динни я, видно, должен расстаться.
- Ну об этом надо спросить ее. Если Динни полюбила, то уж не на шутку.
- Я тоже!
Майкл встал и налил себе еще коньяку. Как выбраться из этого тупика?
- Вот именно! - воскликнул Дезерт, не сводя с него глаз. - Подумай, что будет, если об этом пронюхают газеты! - И он горько усмехнулся.
По словам того же Юла, об этом пока говорят только в пустыне, - пытаясь его приободрить, сказал Майк.
- Сегодня - в пустыне, завтра - на базарах. Пропащее дело. Придется испить чашу до дна.
Майкл положил руку ему на плечо.
- На меня ты всегда можешь положиться. Помни: только не вешай головы. Но я себе представляю, сколько ты еще хлебнешь горя!
- "Трус"! На мне будет это клеймо: может предать в любую минуту. И они будут правы.
- Чепуха! - воскликнул Майкл.
Уилфрид не обратил на него внимания.
- И вместе с тем все во мне восстает, когда я думаю, что должен был умереть ради позы, в которую ни на грош не верю. Все эти басни, суеверия, как я их ненавижу! Я охотно отдам жизнь, чтобы с ними покончить, но умирать за них не желаю! Если бы меня заставили мучить животных, повесить кого-нибудь или изнасиловать женщину, я бы, конечно, предпочел смерть. Но какого дьявола мне умирать, чтобы угодить тем, кого я презираю? Тем, кто верит в обветшалые догмы, причинившие людям больше зла, чем что бы то ни было на свете! Чего ради? А?
Эта вспышка покоробила Майкла; он опустил голову, помрачневший и огорченный.
- Символ... - пробормотал он.
- Символ? Я могу постоять за все, что того достойно: честность, человеколюбие, отвагу, - ведь я все же провоевал войну; но стоит ли драться за то, что я считаю мертвечиной?
- Эта история не должна выйти наружу! - с жаром воскликнул Майкл. Нельзя допустить, чтобы всякая шваль могла тебя презирать.
Уилфрид пожал плечами.
- А я и сам себя презираю. Никогда не подавляй первого движения твоей души, Майкл.
- Но что же ты думаешь делать?
- А не все ли равно? Ведь ничего не изменится. Никто меня не поймет, а если и поймет - не посочувствует. Да и с какой стати? Я ведь и сам себе не сочувствую.
- Думаю, что в наши дни многие будут тебе сочувствовать.