И правильно сделают!»
— Я не могу подать на них в суд, — сказал я, возвращая Корину газету. — Они не назвали моего имени.
Его это не удивило. Да он знал все и раньше: хотел только понаслаждаться зрелищем.
— Что я такого сделал вам, Корин?
Он был несколько ошарашен и промямлил:
— Э-э… ничего…
— Тогда мне жаль вас, — холодно заметил я. — Мне жаль вашу злобную, низкую, трусливую душонку…
— Трусливую? — покраснев, воскликнул он, уязвленный. — Вы-то кто такой, чтобы других обвинять в трусости? Просто смех один, честное слово! Ну погодите, я им все расскажу. Ну-ну…
Но я уже получил больше чем достаточно. И в Кенсингтон отправился в таком ужасном отчаянии, какого, надеюсь, мне не придется больше пережить.
В квартире никого не было, и на сей раз она была чисто убрана. Семейство, как я понял, в отъезде. Что подтвердила и кухня: ни крошки хлеба, ни капли молока, ни какой-либо еды в холодильнике: корзинка из-под фруктов пуста.
Вернувшись в безмолвную гостиную, я вытащил из буфета почти полную бутылку виски. Улегся на диван и сделал два здоровенных глотка. Неразбавленный алкоголь обжег рот и пустой желудок. Я заткнул бутылку и поставил на пол рядом с собой.
«Какой смысл напиваться, — подумал я, — утром мне будет еще хуже. Ну, допустим, я смогу пить несколько дней, но и это не поможет. Все кончено. Все погибло и потеряно».
Я долго рассматривал свои руки. Руки, их особая чуткость к лошадям, кормили меня всю мою взрослую жизнь. Руки выглядели, как обычно. «Они те же», — в отчаянии думал я. Нервы и мускулы, сила и чувствительность — ничто не изменилось. Но воспоминание о двадцати восьми лошадях, на которых я скакал в последнее время, опровергло это. Неуклюжие, нескладные, невосприимчивые — вот они какие, мои руки!
Я не владел никаким другим мастерством кроме умения скакать на лошадях — и не желал ничего иного. Сидя на лошади, я ощущал себя не только цельнее, но и крупнее. Еще четыре ноги кроме моих, и еще одна голова. И куда больше силы, больше скорости, больше храбрости… От последнего слова я вздрогнул… В седле я чувствовал себя, как рыба в море. Скаковое седло! Мороз пробежал по коже. Не гожусь я для скакового седла. Недостаточно хотеть скакать так же хорошо, как другие. Нужно еще так же иметь талант и выдержку.
А я не гожусь и никогда не буду годиться. Я не могу снова овладеть тем, что уже было у меня в руках. Я не использовал тот удачный шанс, который был мне дан. А этот ужас, это унизительное, постепенное падение! А ведь я уже почти достиг успеха!
Я поставил бутылку себе на грудь. Другого общества у меня сейчас не было. А она обещала хотя бы возможность заснуть. Но привычки крепко сидят в нас. Хотя я и цеплялся за бутылку на груди, как утопающий за спасательный жилет, но знал — больше не откупорю ее. Во всяком случае, не сегодня вечером.