Где-то между сном и пробуждением я снова обрел себя.
Вернулась спасительная уверенность, что я тот же человек, каким себя считал, а не груда обломков.
А раз так, должно же быть какое-то объяснение всем моим неприятностям. И мне только — ТОЛЬКО!!! — нужно их найти.
Выяснилось, что мой желудок тоже пробудился и настойчиво стал требовать наполнения. Я притащил из кухни коробки с тертым сыром и засахаренными каштанами. Каким же голодным надо быть, чтобы в пятом часу утра захотелось съесть их.
Сжевал даже сладкие каштаны, увеличивающие вес.
Звезды потускнели, уступив место бледному лондонскому рассвету. Наступило утро, и я воспользовался советом, который недавно давал Грэнту.
Этого психиатра я знал всю жизнь — он был другом моего отца. Утренние часы он всегда оставлял для гольфа, но уже в восемь я позвонил ему на Уимпл-стрит.
— Могу ли я повидаться с вами, сэр?
— Сейчас? Нет. Суббота. Гольф.
— Пожалуйста… Это не займет много времени.
Последовала короткая пауза.
— Срочно? — Прозвучали профессиональные нотки.
— Да!
— Тогда приезжайте.
Я взял такси, и он сам открыл мне дверь. В руках кусок торта с мармеладом. Знаменитый мистер Клаудиус Меллит, которого пациенты видели лишь в полосатых брюках и черном пиджаке, сейчас снарядился играть в гольф: был в непромокаемых брюках и просторном норвежском свитере.
— Идемте наверх. — Он пронзил взглядом.
Мы вошли в столовую, где он усадил меня за овальный столик красного дерева, и, усевшись напротив, предложил чуть теплый кофе.
— Ну?
— Представьте себе… — начал я и замолчал.
Теперь, когда я здесь, все уже не казалось мне таким простым. И то, что представлялось очевидным в пять утра, сейчас было полно сомнений.
— Если вам действительно нужна помощь, мой гольф обождет. Когда я сказал по телефону, что спешу, то не видел, в каком вы состоянии… Ваш костюм выглядит так, словно вы в нем спали.
— Ну да, спал… Извините, что выгляжу так неопрятно.
— Отдохните и расскажите мне все, — мудро улыбнулся этот пятидесятилетний, похожий на медведя, человек.
— Допустим, у меня есть сестра, такая же талантливая, как мои родители. А я единственный в семье обделен талантом. Что, как вам известно, и есть на самом деле. И я бы почувствовал, что они все меня презирают за бездарность. Как, по вашему мнению, я должен был бы действовать?
— Они вас не презирают, — запротестовал он.
— Допустим… Но если бы презирали, мог бы я каким-либо образом убедить их и самого себя, что у меня есть причины не быть музыкантом?
— Ну конечно, — сразу ответил он, — вы бы действовали так, как и действуете. Нашли бы какое-то дело и упорно занимались им до тех пор, пока в своей сфере не достигли того же совершенства, что все семейство в своей.